И снова уйдут корабли...

Мы поборемся, мы еще не сломлены, говорили эти глаза, они улыбались мне, они убеждали: не верь больничной подушке, это недоразумение, это временно, по губы были жестко сомкнуты недугом.

Назо увела меня в другую комнату. Мне кажется, она не так уж изменилась внешне с того далекого дня, когда я впервые увидел ее в Мурманском порту возле только что пришвартовавшегося «Байкала», — грузинки умеют отважно сопротивляться разрушительному бегу времени. Как и тогда, в лице Назо все то же знакомое мне выражение, которое неизменно присутствует у жен моряков, — в нем мудрое и печальное терпение: все равно ничего не изменишь, коль ты замужем за человеком, уходящим в море на долгие месяцы!

Она мне сказала:

— Это последствия ранения и плена, — вздохнула и добавила обреченно — И теперешней его работы. Он хочет навести здесь такую же дисциплину, к которой привык в Арктике.

Помолчала, потеребив край темного горского грузинского платка, который был накинут на ее плечи и как бы подчеркивал печаль, поселившуюся в этом доме.

— Вы же знаете его… Он непреклонен. А многим это не нравится. И здесь, и в Москве. Надо его отправлять на лечение в Москву, написали туда…

В низинке между двумя хребтами на африканском берегу я разглядел небольшой светлостенный городок — он уступами забирался по склонам двух невысоких гор почти до самых их вершин. «Витязь» подходил к Сеуте — главному и единственному городу крошечной колонии на африканском берегу Гибралтара — Испанскому Марокко.

Судно поставили у дальнего причала, спустили трап, два ленивых пограничника в форме испанской королевской полиции, не торопясь, проштамповали наши паспорта, и мы шагнули на берег Африки. Городок был пестрым, крикливым, бестолковым, целиком состоящим из бесчисленных лавочек, лавчонок и магазинчиков, набитых бесчисленным количеством вещей самых разных и чаще всего бесполезных. Живет Сеута за счет бункеровки заходящих сюда торговых судов и на торговле бросовым ширпотребом, рассчитанным на моряков, у которых в попутных портах времени в обрез.

Через час хождения по горбатым улочкам городка устаешь от пестроты витрин с барахлом, от криков зазывал: «Купи Купи!», от приставаний чернявых мальчишек с сапожными щетками в руках: «Сеньор, у вас грязные ботинки!»

Если взглянуть на восток, то в жарком мареве солнечного дня прорисовывается синеватый горб хребта Сьерра-Бульонис. Именно этот горб и именуется одним из Геркулесовых столбов, а второй — на том берегу пролива — он еле-еле угадывается, будто легкий карандашный штришок на бумаге, — это Гибралтарская скала. Мы у старинных ворот в океан. Завтра через эти ворота выйдем в Атлантику к новым берегам и странам.

В порту недалеко от «Витязя» бросилась в глаза серая махина только пришвартовавшегося судна и красный околыш на его трубе — наш! Танкер: приятно встретить своих в чужом порту! Я подошел к соседу — он раза в три больше «Витязя». На носу его имя — «Херсон», на корме порт приписки — Батуми.

Вечером заглянули к соотечественникам в гости. Капитан и его помощники встретили так, будто давно ждали, будто специально зашли в эту крошечную Сеуту, чтобы поужинать вместе с витязянами, наговориться вдоволь с новыми людьми. Их понять можно. Уходил «Херсон» из своего Батуми в рейс всего на три недели, а оказалось, что в пути пятый месяц. И конца дороги не видно. Зашли в Сеуту за топливом. Отсюда отправятся в Аргентину, потом в Индию, потом в Пакистан… А до Сеуты скитались по просторам Атлантики и Средиземного моря, где только не побывали! Работают на фрахте — кто наймет. Нелегкая доля у скитальцев-моряков. А им ко всему прочему не везло с погодой. Недалеко от берегов Португалии попали в ураган. Девять дней штормовали. Получили сигнал бедствия с борта греческого судна — треснул на волне корпус. Немедленно пошли к греку на выручку, но раньше подоспело наше судно «Руза». Но к тому времени греческий сухогруз уже затонул. Всех спасти не удалось…

— Да и сейчас погода в Атлантике скверная. По прогнозу новый циклон идет. Так что держитесь, ребята!

— Будем держаться. Другого не дано.

Я спросил про Качараву: как он?

Капитан, средних лет, по виду суровый человек, вдруг прояснился в лице:

— Вы его знаете?

— Давно.

— Вроде бы получше Анатолию Алексеевичу, — охотно сообщил — В порт заглядывает. Прихрамывает, но идет уверенно, голову назад откидывает, не сломлен человек.

— Можно с вами послать ему письмо?

— Конечно. Он обрадуется: весточка из Сеуты! Теперь суда его пароходства по всему миру. Пишите! Сам зайду к нему в Батуми и вручу лично!

Я писал Анатолию Алексеевичу о том, что моряки помнят его, что все витязяне шлют привет ему, легендарному капитану, что завтра мы уходим в океан навстречу шторму, но, как говорят моряки, именно в штормах понимаешь, что значит жизнь…

Вернулся домой из плавания нескоро. Дома меня ждало письмо из Батуми. Капитан танкера «Херсон» писал, что, прибыв в Батуми, он в тот же день пошел к знакомому дому на тихой батумской улочке. Письмо из Сеуты он передал вдове капитана Качарава.