И снова утро (сборник)

Следствие и составление дела об отдаче Панаита Хуштой под суд военного трибунала длилось четыре дня. На пятый день должно было состояться заседание военного трибунала, но в виде исключения суд состоялся прямо на КП дивизии.

Тем временем произошло вот что: напуганный все более частыми случаями перехода на сторону противника, а также проявлением неповиновения солдат на фронте, Антонеску специальным приказом уполномочил командиров дивизии «рассматривать на месте и наказывать вплоть до смертной казни путем расстрела за все случаи неповиновения в подчиненных им подразделениях», не передавая дел в военный трибунал.

Смертный приговор Панаиту Хуштой был первым приговором подобного рода, подписанным командиром дивизии, но он не был немедленно приведен в исполнение. Пока длилось следствие и суд, рана Панаита воспалилась, начала гноиться и возникла опасность общего заражения. В тяжелом состоянии Панаита временно поместили в госпиталь, и, поскольку приговор не мог быть приведен в исполнение немедленно, полковник-следователь письменно доложил генералу о создавшейся ситуации. На этом рапорте командир дивизии наложил следующую резолюцию: «В госпиталь! Расстрелять после выздоровления. Приговор привести в исполнение в присутствии представителей от всех подразделений дивизии. Пусть это послужит уроком для всех!»

Поскольку Панаит Хуштой находился в тяжелом состоянии, его эвакуировали в тыловой госпиталь. Конвоировал его солдат-резервист Кибрит Ион, которому было уже за сорок.

Когда они отправлялись, командир полицейской роты наказал конвойному:

— Ты, Кибрит, головой отвечаешь за заключенного. Если он убежит после того, как доктора поставят его на ноги, советую тебе лучше повеситься, чем появиться перед моими глазами. Вбил себе в голову?

— Вбил, господин капитан.

* * *

Панаита Хуштой оперировал доктор Спэтару, которого за глаза называли «доктор Хам-Хам».

Убежденный, что пациент все равно не останется в живых, он сказал ему об этом без всяких околичностей:

— Ну, операция окончилась успешно, однако ты все равно отдашь концы. Слышишь? Все равно.

Будучи медиком, он, однако, с высокомерным презрением относился к тем, кого оперировал. В раненых он видел не людей, а лишь невежественных крестьян в военной одежде. Тем более без какого-либо сочувствия он отнесся к Панаиту Хуштой: ведь его привели в операционную под конвоем…

— Что с ним? Что он сделал? — с любопытством спросил доктор Кибрита.

— Что он мог сделать? Хотел перейти на ту сторону. Его схватили на ничейной земле, тогда же ранили. Потом отправили для суда в дивизию.

— Так, значит!

— Все так и есть, господин майор. — Потом после некоторой паузы Кибрит с явным смущением спросил:

— А разве он не поправится, господин майор?

— Черта с два поправится!

— Оно и лучше для него, бедняги, — вздохнул Кибрит.

— Почему это?

— Да потому что, если поправится, его казнят, господин майор!

— Что ты такое мелешь?

— Говорю, что после излечения его расстреляют. Потому что на суде его приговорили к расстрелу.

— И почему ж его тогда сразу не расстреляли? Зачем прислали сюда? Он на ногах еще мог держаться.

— Капитан, который назначил меня в конвой, говорил, что господин генерал приказал расстрелять солдата только после того, как вы, доктора, вылечите его.

— Как это? Послали сюда на излечение, чтобы потом расстрелять?

— Так точно, господин майор! Эх, будто вы сами не знаете, что за люди судят нас, солдат! Не люди — звери!

Но тут же, испугавшись своих собственных слов, беспричинно закашлял, с беспокойством глядя на доктора.

Тот, однако, не обратил никакого внимания на слова солдата. Его позабавило то, что он услышал о своем пациенте, которого только что оперировал. Он расхохотался:

— Ну и фантазия у того генерала!

* * *

Стемнело. На город опустилась тишина. Только изредка слышался шум мотора грузовика или раздавались автоматные очереди. Чаще через одинаковые интервалы грохотали разрывы мин. На улицах — ни души. Жители города, сгрудившись возле радиоприемников, слушали последние известия. Все с нетерпением ожидали вступления в город советских войск.

В комнате для дежурных в госпитале старшая сестра Корнелия пододвинула стул к открытому окну и смотрела в сторону аллеи, где в сопровождении двух гитлеровцев скрылся доктор Поенару. Эта комната располагалась в отдельном здании, неподалеку от основного. Там же располагалась администрация, палата № 5 для выздоравливающих, готовящихся к выписке из госпиталя, а в подвале — кухня.

Прошло уже два часа с тех пор, как гитлеровские офицеры увели начальника госпиталя полковника Поенару, а он все не возвращался. Сестра Корнелия была охвачена страхом и беспокойством. Она боялась, что больше никогда не увидит Поенару.

«Эти бестии могут убить его!» — думала она, не спуская глаз с аллеи, по которой мог возвратиться доктор Поенару.

Вдруг позади Себя она услышала шаги.

— Кто там? — спросила она, не оборачиваясь.

— Сестра Корнелия, это я! — ответили ей.

Это был Панаит Хуштой, которого многие из персонала госпиталя называли «арестантом».

— Что тебе, Панаит?