И снова здравствуйте!

Переодевшись и отжав плавки, я задумался. Что делать? Можно, конечно, слинять, пока детдомовские не вышли, но это никак не решало появившейся проблемы. Только переносило ее на будущее. Нет, особенно ничего плохого они мне сделать не смогут. Потому как серьезно нагадить они мне могут только в одном месте – в раздевалке. Снаружи меня встретит бабуся, в самом бассейне – тренер. При нем они тоже особенно борзеть не будут. Да и в раздевалке максимум, что они могут мне сделать, – это унижения. Ну там щелбанов надавать, оплевать всего, если уж совсем беспредельщики – своими куцыми письками в лицо натыкать и потом ославить «вафлером». Увы, во многих советских детских домах «зоновские» традиции цвели и пахли… Для четырехлетнего домашнего мальчика – немыслимое унижение и дикая психологическая травма. Для меня же… да тоже ничего хорошего. Нет, психологической травмы у меня точно не будет – через слишком многое я в жизни прошел, и на войне успел побывать, и с отморозками сталкивался, но ну его на хрен такое! Поэтому проблему следует решать немедленно… Приняв подобное решение, я встал и, прихватив сумку с мокрыми плавками, мылом и полотенцем, вышел из раздевалки.

Детдомовские появились через пятнадцать минут. Все четверо шли, размахивая руками и что-то возбужденно обсуждая. Я поднялся с бревнышка, на котором сидел, подождал пяток мгновений, но так и не дождавшись никакой реакции, звонко крикнул:

– Эй, а куда это ты пошел? Зассал, что ли, разговора?

Детдомовские резко остановились и повернулись ко мне. Крепыш-заводила несколько мгновений недоуменно пялился на меня, а затем осклабился и выдохнул:

– Ха, ребя, гля – это ж тот ссыкливый малявка!

– Ссыкливый тут ты, – веско ответил я и картинно сплюнул вбок. Ну попытался… – Я вот тут жду тебя, как и обещал, а ты, ссыкло, едва не сдернул.

Крепыш сплюнул в ответ и куда успешнее меня. После чего небрежно бросил:

– Да кто б тебя видел, мелочь?

– А меня ни разглядывать, ни искать не надо. Я тебе сказал – буду за бассейном. И вот я здесь. А вот ты куда-то в сторону направился. Скажешь нет? – после чего презрительно бросил: – Ссыкло – оно и есть ссыкло…

Короче, эти «танцы петухов перед схваткой» затянулись у нас минут на десять минимум, и когда всем стало понятно, что я в них одерживаю верх, детдомовец очередной раз картинно сплюнул и сбросил с плеча ремень своей сумки.

– Ладно, чего зазря пиньдеть? Ща я твою морду кровавой вьюшкой хорошенько умою. Быстро побежишь своей мамочке жаловаться. Она уже давно в фойе сидит, тебя ждет…

– Это не мама, это бабушка, – сообщил я ему, делая шаг назад и чувствуя, как тело наливается какой-то странной звенящей легкостью, а зубы начинают немножко ныть. У меня всегда была подобная реакция на адреналин, а сейчас его во мне было столько, что он чуть из ушей не лился.

– Хрясь! – Первый удар я попытался принять на скользящий блок. И едва не завыл от боли. Слабые у меня ручки еще, слабые…

– Тресь! – Мою голову мотнуло в сторону. Детдомовец довольно ощерился и-и-и… тут же получил лбом в нос! Но успел немного среагировать. Так что, хотя кровь и потекла, но ошеломляющим этот удар, как я очень рассчитывал, не стал.

– Бац!

– Тресь!

– Шлеп!

– Хрясь!

– А-ай, су-у-у… – Детдомовец, воя, запрыгал на одной ноге после моего удачного удара по передней поверхности голени. Я же стоял перед ним, едва держась на ногах. Голова кружилась, перед глазами все расплывалось, а в носу хлюпало. Ну да, он меня тоже достал. И куда больше, чем я его.

– Ну все, гаденыш, – зашипел парень, – тебе – конец!

– Значит, хмуф, тебе тоже, – прохрипел я, втягивая носом бегущую кровь. После чего сделал шаг назад и, нагнувшись, поднял заранее подготовленную бутылку из-под лимонада «Дюшес». Резкий удар – и у меня в руке оказывается та самая всем известная «розочка» – осколок горлышка стеклянной бутылки с расходящимися острыми краями.

– Хрен ты меня переживешь! – заорал я изо всех своих невеликих сил. – У меня дед войну прошел! Восемь раз с парашютом в тыл врага забрасывался! И никогда фашисту не сдавался! И я не сдамся, понял! Руки сломаешь – зубами вцеплюсь и молча повисну…

– Так, все! Ребя – все! Все, я сказал! Закончили!

Нас с крепышом растащили по сторонам, у меня вырвали «розочку» и крепко стиснули, чтобы я не дергался. А на моем оппоненте повисло аж двое.

– Все – закончили!

– Да он…

– А он…

– Тихо! А то сейчас ментов вызовут! – оборвал нас один из детдомовских и, боднув взглядом моего оппонента, с надсадом уточнил: – Ты этого хочешь, Пыря?

– Я с ментами не вожусь, – сердито буркнул тот.

– Тогда заткнись! – Он повернулся ко мне. – Значит, так – мы видим, что ты не ссыкло. И что нормальный пацан. Так что все претензии к тебе, как к «домашнему», – снимаются. Мир?

Я некоторое время постоял, насупясь и глядя на них исподлобья. Потом нехотя кивнул:

– Хорошо.

Детдомовский молча протянул мне руку, которую я пожал, а вслед за ним то же сделали и остальные двое. После чего все они повернулись к тому, с которым я дрался. Крепыш несколько мгновений постоял, бросая на меня свирепые взгляды, но затем, нехотя, тоже протянул руку.