И сплетаются нити судьбы...

Сложней всего оказалось уложить большого ребенка спать. Тот капризничал и никак не укладывался. Вот теперь он на себя злился. Черт, зачем же он так напился? Ведь теперь он свободен, и они с Ромалой вполне могли бы… Вот только ножки чужие, и собственный голос звучит как будто бы извне. Он старался не дышать на Ромалу и едва не счистил всю эмаль с зубов, пытаясь выскоблить запах коньяка, да где там!

Девушка, заметив его старания, съязвила:

— Ты коньяк внутрь заливал, а пасту по рту размазал, в чем резон?

— Ты предлагаешь мне ее съесть?

— Я говорю, что тратить тюбик пасты в данном случае резона нет!

— А еще говорят, женщины не могут рассуждать логически, — пробормотал Дмитрий.

Ромала сделала вид, что не расслышала.

— Ромашка, я постараюсь на тебя не дышать, но можно я с тобой лягу? — заныл он.

— Что так? — засмеялась девушка, расправляя постель.

— Я должен признаться тебе. Открыть одну страшную тайну: я боюсь темноты!

Ромала захохотала:

— А по тебе не скажешь!

— Да я скрывал это, а то ты могла бы передумать выходить за меня замуж.

— Дим, что ты заладил «замуж, замуж»? Между прочим, ты мне еще предложение не делал. Так что…

Дмитрий присел на край кровати и затряс мокрой головой.

— Нет, сегодня я тебе больше ни слова на данную тему не скажу, а то ты сочтешь это за бредни пьяного обалдуя, — сказал он вполне серьезно. Поднялся и пошел из комнаты.

— Ты куда? — удивилась девушка.

— На коврик, в прихожую. Кстати, ты давно его мыла? А то я только из душа, не хочу испачкаться, — сказал он.

Ромала смотрела, смотрела, а потом, вырвав у него из рук полотенце, хлопнула им парня пониже спины. Он стал прикрываться, а она всё что-то приговаривала по поводу коврика и женитьбы, пока он не схватил и не опрокинул ее на кровать.

И кровь горячими молоточками стучала в висках, и целоваться он старался на вдох, да вот только всё никак не мог приноровиться. Он не стал ждать, когда девушка отстранится. Сам отпрянул.

— Ты знаешь, я ведь не так уж и пьян, — проговорил он, накручивая на палец смоляную прядку волос. — Я сегодня такой груз с души снял, ты даже не представляешь! Я приехал, и Мишка так обрадовался этому! И я рад. Честно, рад! Я, дурак, сначала подумал, что не стоило столько времени ждать, что можно было приехать раньше. А потом меня словно осенило: я всё это преодолел благодаря тебе и только тебе. Аня так много места занимала в моем сердце, что там не оставалось даже крохотного островка для каких бы то ни было эмоций, что уж говорить о любви... А потом я встретил тебя. И ты стала значить больше, и ты смогла вытеснить эту любовь. А я ведь думал, что всё — мое дело труба! Что уже не будет ничего и никого, ради кого стоит жить.

Ромала молчала, лишь глаза светились в полумраке комнаты. Прямо за окном висел уличный фонарь, свет которого падал косыми, серебристыми лучами на пол и стены, порождая причудливые образы. Тонкие, смуглые руки лежали на широких, казавшихся абсолютно белыми, плечах. Такое в ее жизни впервые. Взять хотя бы, к примеру, тот факт, что парень уже не первую ночь проводит у нее и не домогается. Конечно, не заметить его желание было трудно, но уж как-то основательно Дима подходил к данному вопросу. Правда, раньше ему мешала любовь к другой, а теперь он считает, что пьян для любви и ласки. «С горяча и второпях у нас ничего не будет», — так он сказал тогда.

Он всё устраивался рядом, не позволяя рукам наглеть, да, видно, те всё решали по-своему. Вообще, непонятно по каким причинам тело сегодня совсем не желало слушаться хозяина. Глаза закрывались, и Дима с каким-то отчаяньем таращил их на Ромалу, будто боялся не наглядеться, а губы тянулись к губам.

Она не отталкивала Диму. Гладила по голове и приговаривала, что рада за него и что утро вечера мудренее, и теперь он может спать с абсолютно чистой совестью. Теперь нужно только жить. Парень спрашивал, где будет она, и Ромала отвечала, что не оставит его и будет рядом. Так, что-то бормоча, он и заснул, положив голову ей на грудь. Цыганочка дождалась, когда его дыхание стало ровным, и аккуратно перевернула на спину. Дима засопел, притянул ее к себе, но не проснулся.

— Я люблю тебя, Ромашка… — долетело до ее слуха, и девушка замерла.

Ромала лежала так близко, что ее дыхание колебало его волосы у виска. Сейчас его глаза были закрыты, но таких удивительных глаз цыганочка не видела никогда. Они были не голубыми и не синими, а какими-то васильковыми, более темными у зрачка. И когда он улыбался, то они становились светлее. И теплее. Такой взгляд она любит больше всего.

Стоп!

Любит?..

Она любит чей-то взгляд? Любит?

Эта мысль и напугала… и удивила девушку.

Как же так? Когда она успела полюбить этого парня, который так бесцеремонно и даже нагло вломился в ее жизнь? Любовь ли это?

Она заставила себя нырнуть в глубь собственных чувств, чтоб разобраться, чтоб почувствовать и понять… Понять, что он ей нужен.

Нужен?

Нужен…

Нужен!

Он стал нужен, а когда это произошло? Она даже не заметила. Не заметила, потому что всё шло своим чередом, и то, что происходило сейчас, не вызвало удивления.