И СТАЛИ ОНИ ЖИТЬ–ПОЖИВАТЬ

 Каменный дождь смел генштаб Костея как цунами — песчаные скульптуры. Зверолюди в объятых огнем доспехах бежали, сломя голову [170], спасая свою жизнь, побросав оружие. Они неслись, сбивая и давя друг друга, скидывая в ощерившиеся кольями ловушки замешкавшихся неудачников и прокладывая себе зубами и клыками путь на узкой и скользкой для армии, еще несколько минут назад находившейся в шаге от триумфа, дорожке.

 А под ногами у них рвались, осыпая врагов прожигающими все на своем пути каплями, горшки с «коктейлем кузнецов», подожженные горящими камнями героически устоявшей перед натиском величайшего колдуна всех времен и народов, арки.

 

 

 

 Утро для Митрохи началось около двух часов ночи, через десять минут после того, как он, наконец, добрался до кровати.

 С выпученными глазами, полуодетый, в шапке задом наперед, на взмыленном коне без седла в поисках «князя Граненыча» прискакал шальной посыльный и своими заполошными криками перебудил полдворца.

 Решив спросонья, что враг прорвал оборону, весь дворцовый гарнизон был срочно переведен начальником стражи на осадное положение, и князю Грановитому потребовалось предпринять свой собственный, персональный штурм заставленных каретами ворот, чтобы выбраться наружу и также — полуодетым, в шапке задом наперед и на полусонном коне без седла — лететь к Сабрумайской башне.

 Вслед за ним с остатками княжьего туалета и тубусом с картами, нахлестывая своего солового, несся верный Ефим — полуодетый и в шапке задом наперед.

 Через десять минут после них на Масдае, полуодетый [171], без шапки, но зато в тапочках с помпонами, вдогонку или наперехват — как получится — вылетел специалист по волшебным наукам.

 Когда Митроха прибыл на передовую, Агафон уже поджидал его там, а страсти, кипевшие вместе с камнем, боками своими заслонившим путь врагу, уже потихоньку улеглись.

 Тройной караул, без памяти, но живой был перенесен в лазарет и получил первую знахарскую помощь, положенную при любых отравлениях.

 Дружинники и ополченцы с крыши башни и стен дивились на догорающие останки первых двух метров новой кладки, живописно разбросанные в радиусе пятидесяти метров от ворот среди огромных ямищ, вырванных в земле взорвавшимися горшками Агафона.

 Кое–кто из солдат — оказавшиеся на бесплатном представлении с самого начала — клялся и божился, что едва поганая орда отхлынула от ворот под огненным градом, давя и кроша друг друга так, как самим лукоморцам и не снилось, как из грязи, как раз оттуда, где после такого фейерверка никто не ожидал обнаружить жизнь еще лет пятьдесят, выбрался то ли земляной дух, то ли демон — тут мнения свидетелей расходились — и со страшной руганью [172], шатаясь, спотыкаясь и падая через каждые два шага, поплелся вслед сбежавшим чудовищам.

 Никто из смертных это быть не мог — в этом солдаты были единогласны — потому что, сколько в него ни стреляли, сколько камней ни кидали — все от него отскакивало, как от железного.

 Придя к первым — определенным и не очень — выводам, Граненыч с Агафоном зашли в лазарет навестить пострадавших при загадочных ночных событиях.

 - Жить будут, соколики, — пообещала пухленькая старушка в белом платке с такой же коряво–красной надписью нал лбу, что и на вывеске. — Кто отравить их хотел, с дозой промахнулся. Раза в полтора, я бы сказала. Так что, повезло им. Второй раз на Белый Свет родились, считай.

 - А точно отравить, матушка? — озабоченно нахмурился Митрофан и искоса глянул на хмурого мага. — Ты ничего не путаешь? Может, это колдовство было какое, или порча?

 - Да какое колдовство, ты чего, голубь, — махнула на него рукой старушка, словно он и впрямь был голубем, а она хотела его прогнать. — Я ведь яд–то сама видела. В ихнем бочонке с квасом остался. Они, бедные, видать, то ли со сна, то ли оголодали — но чтобы тридцать человек как один такое пойло выпили — это, видать, и впрямь колдовство какое–то. Я бы его и свинье выливать побрезговала. Вонишша–то от него идет!.. Спаси–сохрани.

 Граненыч и чародей непроизвольно потянули носами: старушка была права.

 Где бы это тухлый квас сейчас ни находился, вонища от него шла ей–ей.

 О чем они старой ведунье и поведали.

 - Да вы чего!.. — всплеснула она руками. — При чем тут квас?! Квас тутечки вовсе и не при чем! Рази ж вы еще не слыхали?!.. Тут на нас ночью костейские солдаты напали, прямо в лазарете, и с ними чудовище было страхолюдное!..

 - И… где они сейчас? — цепко зашарил взглядом Митроха по сторонам, сжав на всякий случай единственное оружие, имевшееся в его распоряжении — кулаки.

 - Так чудовище тех костейцев на клочки на мелкие пустило, и пропало, — пожала покатыми плечами, обтянутыми желтым зипуном, старушка.

 - Пропало?.. — эхом повторил за ней шепотом Агафон, но знахарка, не расслышав, с жаром продолжала:

 - …Перепутало, что ли? Не то, чтобы мы возражали… — поспешно добавила она, и перешла к выводам: — Вот имями–то, покойниками, и смердит, я так полагаю.

 При слове «чудовище» Агафон встрепенулся, заслышав «покойники» проснулся окончательно и нервно присоединился к своему непосредственному начальнику в изучении внутренностей сарая.