И СТАЛИ ОНИ ЖИТЬ–ПОЖИВАТЬ

 Царевна глухо охнула и застыла на миг подобно памятнику, боясь покачнуться. Но уже через несколько мгновений красно–черная пелена перед ней пошла клочьями, кожа снова почувствовала жгучий жар, и она, упрямо сжав зубы, принялась едва ли не на ощупь свирепо докрамсывать то, что еще оставалось от многострадального стеклянного ящика.

 Оставалось сделать всего один надрез, и, если она правильно все рассчитала, яйцо должно само скатиться на ковер и остановиться посредине, оставив немного места и для своей медленно превращающейся в мумию спасительницы.

 Она не успела закончить совсем немного.

 Остававшийся еще перешеек, соединяющий кусок сундучной стенки и его дно, хрустко хрупнул…

 Серафима неуклюже отскочила, выпустила из рук меч, споткнулась об оставленный на всякий случай [227] на ковре нефритовый посох, и тут же на нее неспешным жарким катком наехало нечто огромное, круглое и невероятно тяжелое. Она успела вывернуться, но тут же в бок ей снова уперся, норовя подмять, ленивый, но упорный каток…

 Она рванулась, перекатилась сама, и только мелькнула мысль, что ковра может и не хватить, как его сразу не хватило.

 «Сглазила!..» — только и успела подумать царевна, исчезая за бортом.

 На поверхности ковра остались только ее судорожно вцепившиеся в грубо обшитый край пальцы.

 Мелькнула, обдав морозом, паническая мысль: «Если яйцо сейчас упадет мне на голову, я не смогу его удержать!..»

 Прошла секунда, другая, третья…

 Сюрпризов сверху не было.

 Неужели?!..

 Не смея поверить себе, что ее план удался, Серафима решила попробовать [228] подтянуться и забраться на ковер, и с ужасом обнаружила, что вместо этого обессиленные постоянным жаром пальцы вдруг стали дрожать и разжиматься. И даже стискивание зубов ставшим внезапно чужими и неуправляемыми рукам больше никак не помогало.

 Перед глазами бесстыжие круги уже не просто плавали, а в такт показательным выступлениям сводного ансамбля кузнецов, плотников и чечеточников выделывали такое…

 Из всей окружающей реальности материальным и трехмерным остался только край ковра, в который впились ее побелевшие пальцы — остальное расплавилось и испарилось от жестокого всеразрушающего жара, противостоять которому не могло уже ничто…

 - Ковер… вверх… в прихожую… — сквозь сведенные от натуги зубы просипела она, и исполнительное транспортное средство, привыкшее, кажется, за ночь к неспешным, но точным перемещениям, стало неторопливо подниматься, в указанном направлении.

 Через минуту–другую они были бы на месте.

 Но Серафима с отчаянием и страхом почувствовала, что ждать так долго она уже не в состоянии, что каждую секунду они с ковром могут разминуться навсегда, и сквозь сжатые зубы непроизвольно и яростно вырвалось предсмертным хрипом волшебное слово:

 - БЫСТРЕЙ!!!..

 Ковер словно ждал этой команды.

 Он взвился, как костер в синей ночи, чуть не под самый потолок, а затем раненой ласточкой влетел впритирку в прорубленный для заветного яйца проем.

 Закостеневшие, сведенные пальцы царевны не выдержали последней фигуры высшего пилотажа, соскользнули, оставляя на грубой шерсти клочки кожи и ногти, и она полетела вниз…

 На каменный пол карниза.

 Перед тем, как снова провалиться в смятенное беспамятство, она услышала, как неуправляемый ковер, пролетев по инерции несколько метров, обрушился на пол прихожей.

 Раздался громкий треск.

 

 

 * * *

 

 

 Утро во дворце вместо зарядки началось производственной гимнастикой — все, включая сенных девушек, поваров, ключников и трубочистов переворачивали дворец вверх дном, выворачивали его и его окрестности наизнанку и перетрясали как старый бабушкин сундук в поисках предателя Букахи, но безрезультатно. Злосчастный диссидент исчез, и даже непрерывное захлебывающееся икание не выдавало его местонахождения [229].

 Единственными людьми во всей царский резиденции, не занятыми этим похвальным и общественно–полезным делом был сам царь, его личный курьер Саёк, главком обороны, его зам по вопросам волшебства, дед Зимарь и Панас Семиручко.

 Вся честная компания, вооружившись факелами, спустилась в арсенальные катакомбы — владения домовитого старшего прапор–сержанта.

 Надо было при помощи показаний двух свидетелей сделать из деда Зимаря, лучшего знахаря, травника и целителя Лукоморья [230], зловещего правителя царства Костей.

 Для этого, во–первых, требовалось самое главное — красный (розовый — с поправкой на тяжелые времена, настигшие супостата) камень на толстой золотой цепи, во–вторых, черные доспехи размера, продаваемого обычно в «Детском Мире», и черная кожаная повязка на глаз.

 Самым простым во всей процедуре оказалось найти повязку.

 На второе место инициативная группа поставила доспехи.

 И прогадала.