И станешь ты богом

Тем временем день вступил в полную силу. И снова трое воинов беззвучно заскользили по теперь уже проснувшемуся лесу. На восьмой день пути они вышли к Городищу. Оставив своих товарищей у Угрима, чудинец отправился к Щуке.

Кудыма нашёл Щуку в допросной избе. Жарко горел огонь в небольшой печи с пристроенным к ней кузнечным мехом; на столе, на чистой тряпице, в утверждённом специальным уставом порядке лежали различные орудия пыток; в полумраке угла угадывалась дыба; у небольшого подслеповатого оконца сидел писец. Там же стояла бочка с колодезной водой и большое кожаное ведро.

Посередине избы был вкопан столб. Привязанный к нему тонкой верёвкой голый, окровавленный человек уже даже не стонал, а нечленораздельно мычал, свесив кудлатую голову на поросшую диким волосом грудь. Сбоку от него бычился огромный, мускулистый мужичище в кожаном переднике с плёткой-тройчаткой, рукоять которой тонула в широченной мозолистой ладони. Сам Щука медленно прохаживался по избе, заложив руки за спину. На скрип двери он резко обернулся. На пороге стоял Кудыма. Щука кивнул ему, повелительным жестом попросив выйти. Потом повернулся к палачу.

– Обмыть. Раны смазать, перевязать. Накормить. Напоить. Отвести в тёмную. И солому там свежую постелите! Дадим гадёнышу пару дней передышки. Не дай боги, помрёт раньше времени. Головой отвечаешь!

– Слушаюсь, Большой Воевода! – палач наполнил ведро из бочки, резко плеснул на пытаемого человека.

Щука вышел из допросной избы. Рядом с крыльцом стоял Кудыма, беседуя со стражником, который, облокотившись на копьё, что-то горячо втолковывал шаману. Второй стражник сидел на последней ступени крылечка, положив секиру себе на колени. Щука легонько похлопал его по плечу. Стражник поднял голову. Вскочил. Оправил пояс. Щука, чуть прищурив свои стальные глаза, ледяным голосом спросил его:

– Почему чужие люди, не имеющие доступа к государственным тайнам, свободно заходят в избу во время допроса?

У стражника от этого спокойного голоса затряслись поджилки. Он только открывал рот и закрывал обратно, не зная, что ответить. Второй стражник прервал свою речь на полуслове, повернулся к Щуке. Сник под его тяжёлым взглядом. Заикаясь, кое-как промолвил:

– Но, Большой Воевода… Это… Ты же сам приказал, как шаман чудинский появится… это… тебя известить… вот.

– Ты правильно приказ повторил. Но я вам приказал известить, а не пропустить. – Щука жёстко выделил слова. – Чуешь разницу? Значит, так. Сменитесь, подойдёте к своему сотнику. Пусть он вам наказание определит. Пойдёте вместе с вашим десятником. Раз его подчинённые приказ нарушили, ему тоже нести наказание.

Несмотря на то, что их наказали, воины про себя облегчённо вздохнули. Ну, даст сотник пару-тройку раз по скуле, потом десятник еще столько же по шее добавит. Это мелочи. Сдюжим. А вот если бы Щука им плетей назначил, то – беда. Там уж как у ката[21] настроение ляжет. Может просто погладить плёткой, немного кожу ободрав; может так приложить, что всю седмицу ссать кровью будешь; а может и насмерть срубить с первого удара. У Страшилы рука тяжёлая, опыта людей калечить преогромно! Правда, и лечит он на совесть. Чуть что, все к нему за помощью бегут. Хоть по людской немощи, хоть скотину поправить.

Не обращая более внимания на воинов, Щука подошёл к Кудыме, обнял.

– Рад видеть тебя, Кудыма. От чистого сердца говорю. Пойдём ко мне, потолкуем.

– И я рад, воевода, встрече с тобой. А воинов извини. Ну, поняли они твой приказ неправильно. Бывает.

– Ничего страшного с ними не случится. Получат по мордам пару раз – и всех дел. На этот раз. В следующий, если такой случится, ими Страшила займётся, – Щука усмехнулся, глядя на вытянувшиеся лица стражников.

– Дисциплину надо соблюдать всегда и во всём. Особенно в военном деле. Иначе не войско будет, а вооружённая толпа. В битве или войне поражение начинается именно с отговорки: «Приказ неправильно поняли. Извини, воевода», – передразнил Кудыму Щука. – А приказ был точен и ясен, двусмысленности не допускал. Кстати, в обратную сторону, если говоришь невнятно, так и не жди точного исполнения. А значит, обижайся только на самого себя. Ладно, хватит об этом. Пойдём, дружище, пообедаем кашей перловой на кабаньем сале, да вприкуску с диким лучком. Браги сладкой изопьём с пирогами, квасок потянем духмяный, поговорим по душам. Думаю, тебе есть о чем мне поведать. Идём же, Кудыма, идём! – Щука легонько потянул Кудыму за рукав рубахи в сторону слободы.

После простого, но сытного обеда Щука, по устоявшейся привычке, провёл ладошкой по чисто выскобленному столу, собрал крошки в горстку, бросил в рот. Сходил в угол длинной избы-слободы, из стоявшей там бочки зачерпнул два ковша тёмного кваса. Кудыма откинулся спиной на стену.

– Рассказывай, – коротко бросил Щука, сев напротив.

– Столько всего произошло за эти дни, что, правду говоря, даже затрудняюсь, с чего начать, – и Кудыма тяжело вздохнул.

– А ты не торопись.

Кудыма прикрыл глаза, задумался. Щука терпеливо ждал, потихоньку прихлёбывая квас. Он был действительно очень мудрым человеком.