23
Это странное шествие показалось неожиданно, за поворотом лесной дороги. Несметное количество маленьких, пестро одетых фигурок робко жалось к обочине. Им, казалось, не было конца. Дети! Эрвин сразу сбавил скорость, и громоздкая машина, грузно скрипя, поползла по левому краю дороги. В конце колонны вдогонку за приостановившимися детьми семенили три девушки, у каждой на руках по ребенку. Самой последней, в тяжелых солдатских сапогах, тащилась невысокая девушка, большая парусиновая санитарная сумка колотилась о бедро. И у нее тоже на руках была девочка в пестром ситцевом платьице, тоненькие детские ножки болтались в такт шагам торопившейся санитарки.
— Ох ты, горюшко-горе, — вздохнул рядом с Эрвином начальник колонны Коротков. — И куда же это они?
— От немца бегут, — сказал Эрвин, чувствуя, что ему сдавило горло.
— Одни дети. А где же мамы? — обеспокоенно рассуждал Коротков. — Может, это детский дом? Как они очутились тут? Почему пешком? Им же так никуда не дойти…
— Совсем маленькие… — прибавил Эрвин.
Вереница детей медленно двигалась мимо. С виду это были ребятишки начальных классов, большинство, может, и младше, у всех одинаково бледные, исхудавшие лица, одежда растрепана, — от этого они казались еще более обездоленными и жалкими. На такую длинную колонну Эрвин увидел всего двух взрослых. Да и то женщины, у которых, кроме солдатских гимнастерок и синих беретов, не было ничего военного. Они стояли неподвижно, умоляюще прижав руки к груди, и смотрели большими испуганными глазами на проезжающие машины с пушками на прицепе.
О том, что дети шли издалека, говорил их внешний вид. Одна маленькая девочка в клетчатом платьице, с длинной, нависшей на глаза челкой и сдвинутым на затылок белым беретом, сосредоточенно, не обращая внимания на машины, продолжала шагать по дороге, на одной ноге — тапочка, на другой — черная туфелька с ремешком. Нога в тапке была порядком забинтована, и девочка с трудом волочила ее.
Эрвин старался ехать как можно медленнее, чтобы меньше обдавать детей пылью, но он знал, что все эти бесчисленные колеса, которые катятся следом за ним, неизбежно подымут с ухабистой дороги мельчайшую пыль, и она осядет на одежде и лицах детей, попадет в легкие.
Мальчуган в капитанской фуражке был снаряжен в дорогу основательно. Едва подымая ноги, обутые в большие навырост ботинки, он по-стариковски бережно нес на руках свернутое пальтецо, подкладкой наружу, чтобы не запылилось. Когда машина поравнялась с мальчонкой, он остановился, проводил ее долгим, тоскливым взглядом и вытер рукавом синей матроски лоб. В его движении чувствовались усталость и покорность судьбе. Он не взмахнул рукой, чтобы остановить машину, он просто вытер пот.
Детская колонна на обочине все не кончалась. Зарябило в глазах. Эрвин с ужасом подумал, что теперь так и будет, он едет, а вслед ему глядят измученные дети, с побледневшими от усталости лицами, и, как маленькие старички, безмолвно просят помощи, которую он не в состоянии оказать им. Они все умоляют его помочь, а он, будто в кошмарном сне, едет мимо. Мелькают черная туфелька и тапочка, волочащаяся следом, две тоненькие ножки-палочки, готовые переломиться от тяжести ботинок, побитые коленки и ноги, перемотанные замызганными бинтами…