И сто смертей(Романы)

— Этого как раз нам еще не хватало! — в сердцах произнес парень, когда сомнения в том, что пламя уменьшается, уже не оставалось. — Теперь мы опять на мели. Уж как я у Тюленя ключ клянчил, пока не получил. Вообще-то он что надо, но насчет квартиры строгий. Так и сказал: если заметит хоть малейший непорядок, то не видать нам в другой раз ключа, как собаке ананаса…

Девушка вздохнула и еще крепче прижалась к парню.

— И почему это нам всегда не везет? — жалобно, по-детски протянула она.

Они были знакомы уже несколько месяцев и ровно столько же времени оставались бездомными. По отдельности у каждого из них, конечно, имелось дома место для сна, но, будучи в семье младшими, ни он, ни она не имели возможности устраивать свою жизнь, не мешая при этом другим домочадцам. Нехватка жилья не знала ни жалости, ни сострадания. Для них оставались лишь короткие минуты в местах, оплаченных дешевыми билетами в кино или ценой чашки кофе, там они никогда не оставались наедине и их постоянно выпроваживали в самое неподходящее время. Им уже начинало вообще казаться, что вся жизнь так и пройдет под ворчливое поторапливание сонных уборщиц.

Наступила весна, потеплело. В парках было еще сыро, какое-то время, правда, можно было провести в центре города, во внутренних двориках громадных, неясных и безликих конторских зданий из стекла и бетона. Там хотя бы под ногами было сухо, да и тишина обволакивала их. Обнявшись, они сидели на каменных парапетах и гранитных скамейках, пока исходивший от камня холод не пробирал их до костей. Затем они вставали, разминались на месте, целовались, иногда принимались на цыпочках играть в пятнашки. Шум поднимать было нельзя, на шум всегда выходил какой-нибудь бессонный ночной сторож, который, ругаясь и угрожая полицией, прогонял их.

Сколько раз приходилось им убегать сломя голову, а вдогонку гремел усиленный во много крат каменным эхом голос ночного сторожа. И всякий раз у девушки от холода и страха зуб на зуб не попадал, никак она не могла привыкнуть, перестать бояться. Они чувствовали себя преступниками, которым нельзя было показываться на глаза ни одной живой душе, нельзя было остановиться и перевести дух, нельзя было ни на миг забыть об окружающем мире, чтобы заглянуть друг другу поглубже в глаза.

Порой бывало еще хуже.

Иногда вместо ночных сторожей приваливало бесцельно шатающееся скопище юнцов с расстроенными гитарами. При их приближении лучше всего было заблаговременно и по возможности незаметно исчезнуть. В сознании длинноволосых юнцов с гитарами еще бродила какая-то неопределенная субстанция, из которой лишь когда-нибудь в отдаленном будущем должны были отстояться и разум и талант, их порывы и поступки никогда нельзя было заранее предугадать, они могли мгновенно и беспричинно перейти от сердечнейшего братания к слепой ярости, насилие казалось им вполне нормальным проявлением жизни — все равно что затяжке. табака. Больше всего в таких случаях он боялся за свою подругу, ему приходилось слышать о несчастных девочках, которые оказывались во власти подобных ватаг.

Хорошо было хоть то, что эти громадины из стекла и бетона были такими безликими. Попадая с одного дворика на другой, ты не ощущал никакой разницы. Среди них можно было блуждать часами, как в лабиринте, в потемках невозможно было узнать ни одного дома и ни одно окно не признавало тебя самого. Согнанный с одного места, ты мог тут же поблизости найти себе новый приют, где тебе на время опять сопутствовал хотя бы призрачный покой.

На прошлой неделе они решили поехать на окраину города, в парк. На деревьях уже проклюнулись листочки, и земля немного подсохла. В такую весеннюю рань разве что какой-нибудь случайный прохожий забредет сюда под сумрак деревьев, им представлялось, что тут- то они смогут без помех остаться наедине.

В глубине парка, куда лишь обрывками доносился шум далеких улиц, они без труда отыскали затерявшуюся в аллеях одинокую скамейку. Но прошел, как им казалось, всего один миг, и по пустынной сумеречной дорожке с шумом и треском с горящими фарами пронеслась группа мотоциклистов. Парень с девушкой оказались на мгновение в лучах пляшущего света; мотоциклисты с ходу проскочили мимо, но тут же затормозили, развернулись и примчались назад.

Грохочущий, ослепляющий подрагивающими фарами круг сужался, мягкая дымка сумерек была разом сметена с лиц и с нервов. Парень с девушкой бросились бежать. В одном месте фары разомкнули круг, открыв путь к бегству. Но тут же дышащие бензиновой и масляной гарью двухколесные грохочущие кентавры снова съехались, они наезжали спереди и накатывались сзади, ослепляли фарами и перекрывали машинами дорогу. Мотоциклисты, все одинаково круглоголовые, у всех глаза скрыты за выпуклыми стеклами очков — да были ли у них вообще глаза? — совершали свои маневры, не обмениваясь ни словом. А может, у них для общения между собой был какой-то иной, отличающийся от человеческого язык.