И свет в её руках…

      - Как можно настолько беспечно относиться к собственному здоровью, - прозвучал взволнованный, полный затаенной боли голос в один из тех моментов, когда темнота отступила, возвращая возможность отчасти воспринимать окружающее пространство. Чья-то рука нежно погладила щеку, одаривая нежной и такой желанной сейчас прохладой. Подушечки пальцев почти невесомо скользнули по лбу, убирая слипшиеся от пота пряди волос. И здесь прохлада – приятно. Потом пальцы погладили губы, в отличие от остального тела пересохшие. – И я виноват, не заметил, как тебе плохо, позволил устроить эту глупую драку…

      Потом вернулась темнота, но, как всегда, ненадолго.

      В другой раз я отстраненно наблюдала за тем, как, положив меня на живот, чем-то жгучим, но свежим, мятным мажут поясницу, заново бинтуют, переворачивают обратно на спину.

      - Она поправится? – с надеждой спросил мужской голос. Нет, голос принадлежал не мужчине – молодому парню.

      - Да, целитель обещал, что всё будет хорошо, - отозвался тот, кто обвинял меня в беспечности. – Удивительно, как столько времени Алиса смогла делать вид, будто всё хорошо. А ведь эта рана причиняла ей боль, и если б не целитель, спустя какую-то пару дней… - голос оборвался, не договорив.

      - Но всё ведь обошлось. – Парень некоторое время в смущении помолчал, однако решился на вопрос: - Ты на самом деле её муж?

      Ответ я не услышала, оступившись с границы, на которой балансировала, и вновь провалилась в темноту. А потом я, наверное, бредила. Моё лицо покрывали нежные, прохладные поцелуи, ненадолго остужая разгоряченную кожу, и мне хотелось, чтобы это никогда не заканчивалось. Боль почти отступила, то ли благодаря лечению, то ли благодаря темноте, бережно удерживавшей меня на самом краю сознания. Там, где легкими, воздушными поцелуями губы касались моей кожи, она переставала гореть нестерпимым жаром, и приходило долгожданное облегчение. Кто-то целовал мои щеки, лоб, закрытые глаза и даже губы. Я качалась на мягких волнах и наслаждалась удивительными ощущениями, впервые желая вернуться в реальный мир, а не в таинственные глубины темноты. Поцелуи перешли на мои руки – пальцы, ладони, запястья. Захотелось очнуться от тягучего плена, вырваться на свободу и в полной мере почувствовать прикосновения губ, а не плыть по зыбкой границе между бредом и явью. У меня почти получилось, ресницы дрогнули, но в этот момент поцелуи вдруг прекратились. Ощущение разочарования отобрало накопленные силы, а на смену им хлынула уже ставшая ненужной темнота.

      На этот раз она укачивала меня недолго. Я настойчиво рвалась сквозь темноту, пытаясь всплыть на поверхность, вернуться в реальность, ведь, кажется, там уже почти не было боли. Наконец я очнулась. Чуть приоткрыла глаза, глядя сквозь ресницы и пытаясь определить, где нахожусь.

      Я лежала на узкой кровати в небольшой, опрятной комнатке. Светлые цвета, столь непривычные для человеческих жилищ этого мира, радовали глаз. Стены из камней, на взгляд казавшихся довольно гладкими, имели нежно-бежевый оттенок, наполнявший комнату светом. В ногах кровати стоял шкаф, справа расположилась тумба, позволявшая класть вещи так, чтобы их можно было брать, не вставая с постели. Вся мебель была сделана из гладко отполированного дерева светло-орехового цвета. Присутствовал стул, на котором, скорее всего, сидели мои посетители, когда заходили в комнату. Сейчас я здесь находилась одна, чему искренне порадовалась – хотелось прийти в себя и поразмыслить, прежде чем кто-либо появится.

      Осторожно, стараясь не делать резких движений, я приняла сидячее положение и с радостью обнаружила, что больше ничего не болит – только отвратительная слабость сковывает тело. Голова закружилась, пришлось откинуться на стену, возле которой стояла кровать. Ноги спустились вниз, коснулись мягкого ворса ковра, пощекотавшего голые пятки. Пережидая головокружение, я отметила, что на мне простая белая сорочка, длиной примерно до колен – точнее сидя не сказать. А вставать пока всё же не стоило. От одной только попытки сесть на лоб выступила испарина, руки, ладонями упиравшиеся в кровать по обе стороны от тела для поддержания равновесия, даже после подобного усилия неприятно задрожали. Откуда ж такая слабость? Неужели не долечили?