И тьма не объяла его

Осознав это, Оолла долго не могла успокоиться, и наводила ужас на всю дичь в своих охотничьих угодьях, проводя свои жестокие эксперименты. Она ловила и крупную, и мелкую дичь, доводя ее до полной потери ментальности, а потом отпускала и, находясь поблизости, внимательно прислушивалась к признакам ее возвращения. И если жертва оказывалась еще живой, то восстановление ментальности происходило в обязательном порядке.

— Он жив! Жив! — убеждала себя Оолла, прекрасно понимая, что это крайне маловероятно после падения обескрыленного мягкокрыла на скалы. А может быть, Он упал не на скалы, а на ветви дерева?!

Однако, если Он жив, то у кого так долго находится в неволе? И зачем?.. Или кто-то проводит над ним такие же эксперименты, какие недавно проводила она? Но кто в этом мире столь же разумен?

Разумеется, после того, как Оолла открыла для себя множественность ментальных полей мира, ее убежденность в исключительной разумности мягкокрылов была поколеблена. Хотя ментальность и разумность не одно и то же: ментальность присуща всему живому как психическая реакция на мир, а разумность — удел высших, тех, кто не только внимает миру, но и ведет с ним диалог.

Но обнаружить интеллектуальную компоненту в ментальных полях мира оказалось для Ооллы почти непосильной задачей. Может быть, потому, что разумность уникальна в каждом конкретном случае? И одна совершенно непохожа на другую?

Следующей была обнаружена ментальность твердокрылов. Оолла и не сомневалась в ее существовании, ибо действия этих черных тварей были весьма хитры и коварны. Но почувствовать ее прежде не удавалось — видимо, контакты были слишком редкими и экстремальными. Теперь же Оолла намеренно часто бывала там, где могли находиться твердокрылы. Она не сомневалась в том, что именно они были причиной исчезновения Белого Пришельца, и потому необходимая ей информация о Нем могла быть у них. О, если бы эти твари были способны достаточно долго хранить ее! Но это свидетельствовало бы о высоком уровне их разумности… Однако допустить это было слишком трудно — не позволяла очевидность. Очень уж неразумно эти твари транжирили бесценное время своей жизни. Их вообще невозможно было увидеть в покое, столь необходимом разуму. Все светлое время суток они проводили в бесконечном мельтешении и суете: то собирали и таскали в свое гнездовье плоды и ягоды, корешки и листики, то сооружали эти самые гнездовья из полупрозрачных кусков хрусталя, ослепительно сверкавших на солнце и светившихся в ночи, выдавая врагам их местоположение. Вообще, эти сооружения представлялись мягкокрылам верхом глупости: трудозатраты на строительство — громадны, прочность — сомнительна, а значит, при сильном урагане или землетрясении могла погибнуть вся Стая, живущая в одном гнездовье. И сам этот коллективизм, по мнению мягкокрылов, исключал какую-либо индивидуальную интеллектуальную деятельность. Во всяком случае, ни один мягкокрыл не рассчитывал сохранить в таких условиях свою разумность.

К тому же, эти твердокрылы такие уродливые — они четырехлапы! Кроме двух нормальных лап и крыльев у них были еще две конечности, растущие из боков чуть впереди крыльев. Может быть, они были полезны при строительстве этих дурацких гнездовий, пожиравших большую часть их времени, но при полете были явно излишни и, главное, очень уж некрасивы, просто омерзительны. Хотя это уже вопрос индивидуального восприятия.

Но разве может разумное существо тратить так много времени на добывание пищи?! А при растительноядности это неизбежно — очень уж энергетически бедна такая пища. Мягкокрылы тоже употребляли некоторые лекарственные плоды и травы, но лишь как необходимую добавку в мизерных количествах.

А необъяснимая агрессивность и злоба по отношению к мягкокрылам, которых они бессмысленно уничтожали, не употребляя в пищу, вообще была за пределами разумности даже на самом зачаточном ее уровне — чистый не рассуждающий инстинкт охраны территории от любого вторжения.

А ведь их экологические ниши функционально почти не пересекаются, хотя и соприкасаются. Вполне можно было бы мирно сосуществовать даже на одной высоте, а тем более, как сейчас, на разных.

И тем не менее… Какой уж тут разум?!

Когда Оолла впервые ощутила их ментальность, находясь в пограничном состоянии, это ощущение было подобно удару камнем по голове — столь прицелен был заряд агрессивности притаившихся в скалах твердокрылов, изготовившихся к атаке на нее. Именно этот удар и спас Ооллу — она успела, сложив крылья, камнем уйти вниз, предоставив твердокрылам рассекать друг друга своими острыми крыльями. Она сделала это ничуть не хуже Белого Пришельца и с таким же результатом — когда она, выйдя из пике, набирала высоту, твердокрылы с отчаянными криками падали в пропасть. Они получили то, что готовили ей. И это было справедливо.