И тогда я солгал

— Для начала неплохо бы по-настоящему избавиться от сорняков. Тебе нужна садовая вилка, а не эта лопата.

— Я схожу за ней.

Буря миновала. Джинни следует за матерью к сараю и, хотя по-прежнему всхлипывает, уже успокоилась. Солнце играет на волосах Фелиции, которые при дневном свете никогда не выглядят совсем черными. Они искрятся багрецом и даже синевой. Откуда берется синева в девичьих волосах? Мешковатые одежды скрывают ее тело, но под ними она двигается, как обычно.

Вилка не такая чистая, как полагается.

— Скажи Джошу, чтобы он смазал твои инструменты. Он не выполняет своих обязанностей. На зубцах ржавчина.

Старательно вытираю их пучком травы. Жаль, нет масленой тряпки. Фелиция наблюдает, и я внезапно переношусь на десять лет назад. Я снова помощник садовника, скрюченная фигурка, которую едва ли разглядишь, прогуливаясь по лужайкам в обществе друзей.

— Ты бывала в Лондоне, Фелиция? — спрашиваю я, и помощник садовника тихонько исчезает из виду.

— Собиралась, — быстро отвечает она. — В следующий отпуск Фредерика мы хотели вместе…

Какого черта я заговорил про Лондон? Потому что хотел со всей ясностью заявить, что я не тот прежний Дэниел, который ничего интересного не делал и нигде не бывал. Я соскребаю ржавчину, чтобы Фелиция успела привести в порядок лицо, потом всаживаю зубцы глубоко в клумбу, ворочаю вилкой в земле и вытаскиваю обратно, стараясь не повредить корни щавеля и одуванчиков. Все заросло пыреем и лютиками. Джинни и Фелиция стоят, держась за руки, и наблюдают за мной, а их волосы и юбки колышет весенний ветер.

— Можешь выдергивать сорняки, которые я подкопаю, — говорю я Фелиции. — Тебе придется постоянно проверять клумбу, чистая ли почва, иначе сорняки вырастут опять.

Фелиция сваливает сорняки в кучу, а Джинни их раскидывает. Продолжая копать, я вспоминаю, как маленькая Фелиция ковырялась в земле, выращивая настурции и нигеллы.

— Что посадить, лилии или розы? Можешь и то, и другое.

— Не могу решить. — Она садится на корточки и улыбается мне. Ветер растрепал ее волосы, собранные в узел на затылке, а когда она откинула пряди с лица, на щеке осталась земляная полоска. — Собиралась спросить у тебя, ты ведь лучше в этом разбираешься. Нет, Джинни, только не в рот!

Я поднимаю глаза к небу.

— Тут, пожалуй, самое солнечное место в твоем саду. Годится для роз. Если посадишь, скажем, «Офелию», аромат будет доноситься в дом через задние окна.

«Офелия» — самая подходящая роза для этих клумб. Весь сад наполнится ароматом, необычайно сильным и сладким. К тому же она чем-то похожа на Фелицию.

— Какого она цвета?

Похожа на кожу Фелиции, слегка подрумяненную солнцем и ветром, как теперь.

— Белая, чуть розовая. Не сахарно-розовая, более коричневатая. Иногда по краю лепестков немного зеленая.

Фелиция кривит лицо.

— По-моему, ни то ни се.

Я снова склоняюсь к грядке. Может быть, она говорит так, потому что знает, о чем я думаю: эта роза похожа на нее. И это сравнение ей не нравится. Она хочет отстранить меня. До боли в ладонях стискиваю рукоятку садовой вилки и не могу смотреть на Фелицию. Я опять в Мулла-Хаусе, со всеми этими дамочками, которые без конца донимают мистера Роскорлу, что и где следует сажать, в то время как ни одна из них ничего не смыслит в розах, умеет только по утрам нещадно срезать их и рассовывать по вазам. Наверное, в тот день мои мысли отразились у меня на лице, потому что мистер Роскорла сказал: «Не забывай, кто платит тебе жалованье».

— Я тебя рассердила, Дэниел.

— Я не сержусь.

— Сердишься. Извини! Скажу миссис Квик, чтобы сделала чаю.

— Не отвлекай ее. Она драит полы.

— Дэниел!

Я налегаю на рукоятку садовой вилки. Джинни забирается на колени к матери и тянется к ее лицу. Фелиция наклоняется к ней. Их лбы со стуком сталкиваются. Девочка заливается смехом.

— Еще!

— Она всегда так делает, — говорит Фелиция.

— Не думал, что она умеет говорить.

— Она много говорит, но я не всегда ее понимаю.

— Еще!

Но на этот раз Джинни подается вперед чересчур резко. Ее лоб ударяется о лоб Фелиции, и она плачет.

— О боже! — говорит Фелиция, крепко удерживая дочку. — Вот всегда так. Любая игра у нее кончается слезами. Тише, Джинни, угомонись! Можно подумать, что тебя чуть не убили. Она такая… такая непреклонная!.. И ты тоже, Дэниел.

— А если попроще сказать?

— Не делай вид, будто не понимаешь.

— Ладно. Ты говоришь мне, Фелиция, какие розы посадить, и я их посажу.

Фелиция обеими руками обнимает Джинни. Рыдания стихли, зато теперь ботиночки Джинни барабанят по материным бедрам. Фелиция устало откидывает волосы со лба.

— Это все у тебя в голове, Дэниел, не у меня.

— О чем ты?

— Ты так злишься!

— Я не злюсь.

— Злишься. Совсем как из-за пяти тысяч фунтов.

— Фелиция, я… — Но я не могу придумать, что сказать. «Я твой друг, как же мне на тебя злиться? Если ты думаешь, что это злость, ты ничего не понимаешь». Этого говорить нельзя. — Я тебе не враг, Фелиция.

— Знаю. Но ты думаешь, будто люди — враги тебе.

— Может, и враги. А может, это привычка, которую я не могу переломить, потому что они тысячу раз в меня стреляли.

— Я в тебя не стреляю.