И только сладкие мгновения длятся вечно

За двадцать лет я хорошо узнала мадам Мадинье. У нее есть мнение по всем вопросам, и она не может не высказаться, даже если ее ни о чем не спрашивают. Это сильнее ее. Ее любимые мишени – женщины. Лентяйки смеют уходить в декрет, а вот она вернулась на работу через неделю после родов! И эпидуралку[5] ей не делали, наркоз – для трусих! Мадам ненавидит заносчивых развратниц, имеющих наглость носить мини-юбки, глубокие декольте и красить губы, а потом жаловаться, что их щупают все кому не лень. Сначала я молчала – не могла позволить себе потерять работу и каждое утро плелась на «службу» с тяжелым сердцем, но довольно скоро попыталась дать ей понять, как неуместны подобные высказывания. Ничего не вышло – возражения еще сильнее заводили мадам Мадинье.

Теперь я в отличие от коллег смотрю, как она плюется ядом, но в смысл слов не вникаю и воспринимаю их как надоедливый фоновый мотивчик, который все равно не смолкнет, пока не прозвучит последняя нота. Чужую жизнь легче судить и разбирать по косточкам, чем свою…

Она продолжает разглагольствовать, не глядя на меня:

– Заведите шиншиллу, если нуждаетесь в компании! Или мужчину, почему нет? Не хотите найти спутника жизни?

Оливье снимает наушники и, не скрываясь, хихикает.

Мадам Мадинье пиявит меня взглядом. Она ждет ответа, я теряюсь и бормочу:

– Нет… э-э-э… у меня…

Нора спешит на помощь, задает вопрос о полученном счете. Я набрасываюсь на сыр.

Съедаю все до корки, и тут Нора присаживается рядом со мной на корточки и шепчет:

– Ты должна заняться африканским танцем.

– Что-о-о?

– У Мадинье, конечно, много заскоков, но в одном она права: да, детишки выросли, но твоя жизнь не кончена! Ты всегда мчалась после работы домой, к сыну, а теперь у тебя есть время для себя. Ты впадешь в депрессию, если будешь сидеть взаперти. Неужели у тебя нет хобби?

Я задумываюсь.

– Даже не знаю… Возможно, мне понравилось бы рисовать или играть на пианино.

– Черт, Элиза, да тебе и пятидесяти нет! Хочешь до конца дней лепить из глины?

– Почему бы и нет…

Нора закатывает глаза:

– Ты меня утомила! Пойдем со мной во вторник вечером на африканские танцы. Тебе точно понравится!

– Ты прелесть, Нора! Но… Тебе двадцать семь, и мы в разной физической форме.

– Плевать на форму! На курсах каждый человек следует своему ритму и темпу, главное – получать удовольствие. Ты не будешь единственной старушкой, там занимаются дамы всех возрастов!

Она прыскает со смеху, осознав свою последнюю фразу. Нора появилась у нас три года назад, принеся с собой неукротимый оптимизм. Я смотрю на нее и думаю о своей пустой квартире, представляю, как буду потеть под барабаны, думаю о моей пустой квартире, слышу жалобы моих суставов, думаю о моей пустой квартире и говорю Норе, что согласна, почему нет, во вторник вечером обязательно буду.

8. Лили

Тяжелее всего приходится ночью. Я и раньше никогда не любила это время суток, а уж теперь…

Каждые три часа звонил будильник, и я пыталась сцеживаться. Не знала, буду ли кормить тебя, но все-таки решила попытаться – осторожно, едва надавливая.

За один раз получается «надоить» несколько миллилитров, но мне очень важно знать, что молоко добавляет тебе сил. Мое тело засбоило во время беременности, но теперь мы будем бороться до последнего.

Будильник прозвонил в четыре утра. В соседней палате орал-надрывался младенчик. Я позавидовала его матери. Вспомнила всех доброжелателей, благородно предупреждавших нас: «Ловите момент, потом времени для сна не будет». Я бы многое отдала за то, чтобы ты не давала мне спать.

Чувствовала я себя ужасно: шов болел так, как будто собирался вот-вот разойтись. Я взяла пульт, подняла изголовье кровати и попробовала сесть, держась за бортики, перекатилась на бок и уже через пять минут поняла, что одна не справлюсь. Твой папа, как и каждую ночь, спал на узкой приставной койке, и я позвала его. Шепотом. Совсем тихо. Напевно. Он что-то пробормотал, повернулся ко мне, приоткрыл глаза и снова провалился в сон. Я повысила голос – он засопел. Пришлось бросить в него пульт.

– Черт, Лили, что случилось?

– Прости, что разбудила, но мне нужна твоя помощь.

– А почему ты не вызвала медсестру?

– Подумала: муж будет рад поспособствовать. Извини, ошиблась!

Он тяжело вздохнул и поднялся на ноги.

– Не сердись, устал ужасно и поглупел спросонья. Давай руку, дорогая, сейчас все сделаем.

Я отпихнула его и заорала, дав волю гневу:

– Ты устал? Да неужели?! Что тебя так утомило, котеночек? Тебя тошнило три месяца? Тебе взрезали живот, как посылку? Ты потерял литр крови? Ты только и делаешь, что сцеживаешься в бутылочки? Не можешь один добраться до сортира? Потерял сон от страха? Давай, милый, поделись со мной, и я помогу тебе отдохнуть!

Я начала судорожно жать на звонок. Он лег досыпать.