И целой вселенной мало!

А ничего так. Вполне удобно. И я заснула мгновенно.

Едкий запах дыма разъедает глаза, выдавливая слезы. Голова кружится, а спину обжигает жар ревущего огня. Где-то вдалеке слышится очередной взрыв.

— Ты не убьешь меня, — усмехается он.

Я смотрю в родные глаза, провожу пальцами по знакомым до боли скулам, вдыхаю полной грудью такой привычный аромат, и понимаю, что больше возможности у меня не будет.

— Ты не он.

— Правда? — усмешка. Та самая усмешка, что так часто появляется на губах того, кому я принадлежу.

— Забыл? Я одна способна вас различить.

— Да, — задумчиво кивает он. — Наверное, поэтому я до сих пор позволяю тебе жить.

— Не ты, — качаю я головой. Руку оттягивает длинный клинок.

Клинки — единственное, что способно лишить их души.

— Но я и есть он, — издевается. — Они не заметили разницы, признавая мою власть над ними.

— На самом деле им плевать, — равнодушно соглашаюсь с ним. — Им, а не мне. Ты угроза.

— Маленькая Нари, — он пытается поднять руку, но я отшатываюсь.

— Не смей звать меня так! — рычу я.

Он не имеет права.

Кожей ощущаю утекающее время. Его осталось слишком мало. Я чувствую приближение того, ради кого я сейчас совершаю самый настоящий грех.

— Ты же понимаешь, что если убьешь меня, то и сама недолго проживешь?

— Главное, что бы жил он. Не понимаю, почему он позволил тебе творить все, что вздумается.

Сквозь рев пламени я слышу топот ног.

— А вот и он, — усмехаются родные губы, и взгляд, в котором я тону каждый раз, устремляется мне за спину.

— Инари, не смей! — рычит раненый зверь позади меня.

Я не обернусь. Не сделаю той же ошибки дважды, не подставлю чудовищу передо мной спину.

Пожалуйста, молю, прости. Я предам тебя всего один единственный раз. Я возьму этот грех на себя.

Твердой рукой заношу клинок над грудью того, кто занял место не принадлежащее ему.

Последнее движение, и я навлеку на себя самое страшное проклятие. Ненависть того, ради кого готова умереть.

— Инари, нет! — его ярость рвет мне душу.

И словно в насмешку, его голос сливается с грохотом нового взрыва. А я смотрю в глаза, являющиеся точной копией глаз, ради которых я готова продать душу.

— Да очнись ты! — меня больно ткнули в бок.

Подобной подлости я не ожидала, и рефлекторно шарахнувшись, свалилась с дивана.

Прерывистое дыхание, учащенное сердцебиение, и мерзкое ощущение холодного пота ручейками стекающего по спине, напоминали о том, что я так и не возобновила технику блокировки сновидений.

— Ты проснулась? — нависла надо мной белокурая головка.

— Угу, — бурчу, приводя себя в положение сидя.

Все тело ломило, в голове царил бардак, а на душе расцветала тоска. Почему именно этот сон? Почему именно сейчас. Наверное, я слишком часто вспоминаю войну, забывая о том, как именно она кончилась.

Как бы сильно я не бежала от прошлого, как бы остервенело не отгоняла от себя воспоминания, мне никуда не деться от собственных грехов. Надо признать, за все прожитые стандарты их у меня скопилось не мало. И лишь воспоминания о некоторых вызывают почти физическую боль в растерзанном сердце.

— Ты еще долго? — послышалось требовательное сопение над ухом.

Смотрю на ребенка мутным взглядом, чувствуя, как просыпается зверский голод. Возмущенное бурчание желудка, только подтверждает недвусмысленные намеки организма.

— Голодная, да? — сочувствует ребенок. — На конфетку.

Перед моим носом появляется раскрытая ладошка с конфетой на ней. Чувствую себя животным, которое пытаются приручить.

Глянув скептически на конфету, потом на девчонку, а затем вновь на конфету, быстрым движением забрала лакомство с детской ладошки. Если надо я и питомцем домашним побуду, лишь бы кормили нормально. В последнее время кишки все чаше скручивает голод, что может означать лишь одно, я развиваюсь с невероятной скоростью. Даже интересно, как долго это продлится. На каком возрасте я застряну на этот раз? Или то, что со мной происходит, есть процесс самого настоящего старения? Того самого старения с летальным исходом?

Конфета отправилась в рот, расплываясь на языке причудливым калейдоскопом ощущений. И совершенно неожиданно мозг вычленил один из знакомых вкусов. И еще один, и еще.

А конфетка-то не простая! Внимательно приглядываюсь к человеческому детенышу. И кто ж тебя такую маленькую пичкает столь сильными препаратами? Кто ж тебя такую хорошую накачивает запрещенной химией?

Само собой я не ходячая химическая лаборатория, что бы определять в продукте то или иное вещество, но слишком уж знакомый вкус у конфетки. Правда, в меня эту дрянь заливали без каких-либо вкусных добавок. Тело вмиг покрылось липкой испариной.

Ох зря я это вспомнила. Вот и сейчас, как много-много стандартов назад, я блевала кровью прямо на полу.

— Кхар! — ругнулась я, вытирая губы рукавом.

— Фу! — шарахнулась девочка.

— И не говори, — кивнула я, чувствуя, как постепенно очищается организм.

Пожалуй, данный случай один из немногих, когда я действительно рада наличию в своих жилах проклятой крови.

— Надо было раньше сказать, что у тебя аллергия на конфеты, — морщится ребенок.