И у палачей есть душа

Слова Иисуса жили во мне во время моего заключения, даже когда страдание достигало уровня, которого я никогда не испытывала и не могла вообразить. Я увидела проявление благодати в том, что Слово Жизни уже жило во мне и не дало покориться мыслям о смерти.

Вы, должно быть, давно поняли: вера в Бога любви — средоточие моей жизни, и я всегда стремилась поделиться этой любовью с окружающими. Просто я чувствую, что не имею права эгоистически хранить для одной себя сокровище, доставшееся мне даром. Я всегда стремилась показать ожидавшим перехода через демаркационную линию силу и утешение, даруемые Богом. И еще намного важнее была вера для тех моих сокамерников, которые переживали вместе со мной подобие Страстей.

Тогда я пригласила товарищей не прекращать разговаривать, и тут же начала говорить о Божьей любви.

«Я не знаю, какие у кого из вас отношения с Господом, но хочу объяснить, почему Его присутствие так важно для меня», — так я предварила маленькую проповедь о надежде, которая сильнее ненависти и о жизни, которая сильнее смерти.

Некоторые уже были верующими, другие заново открывали веру, забытую на выходе из детства.

Никто не скрывал от себя тяжести ситуации. Мы уже поняли, что не только свобода, но и сама наша жизнь в опасности. Завтра, через пару дней или недель любого из нас могут депортировать, пытать и убить. Неуместно было бы баюкать себя утешительными разговорами. Стараясь направить взгляд моих сокамерников к Богу, я не боялась говорить о смерти без прикрас, но также говорила и о дарованной нам надежде. Я говорила: «Вечная жизнь — не волшебная сказка, существующая лишь для того, чтобы подсластить горькую пилюлю смерти. Это уверенность в том, что мы достигнем цели, что мы узнаем, для чего и, прежде всего, для Кого мы созданы. Связь с Богом и с ближними не знает границ, поражений и разочарований. Встреча с Создателем будет самой важной, самой волнующей в нашей жизни. Так не пропустим же этой Встречи, подготовимся к ней. И скажем себе, что ни один палач не сможет победить нашу надежду, если она будет крепко укоренена в нас». Разумеется, это только краткий пересказ того, что в разное время я говорила своим сокамерникам. В разные дни наши физические силы, душевное состояние и способность общаться были разными. Иногда я ограничивалась двумя-тремя словами; иногда пускалась в длинные, сложно построенные рассуждения. Многие сказали мне впоследствии, что эти разговоры сплотили нас между собой и сделали взрослыми.

Множество раз видела я в полутьме стройный силуэт Лео. Он ничего не говорил и нисколько не проявлял себя. Он и не прерывал меня. В день, когда я заметила его присутствие, я вдруг осознала, что говорила, обращаясь к нему. Странное предвосхищение. Как могли одни и те же слова быть обращенными к ведомым на смерть и к тому, кто их вел туда? Но я знала, что палач и жертва — оба дети Божьи, грешники, хоть и в разной степени, с нашей, человеческой точки зрения, что судить может только Бог и что все мы нуждаемся в прощении, в спасении, данном нам через его Сына. Это правда, я молилась за Лео. Я ни разу ему этого не сказала, и он, несомненно, был бы возмущен, если бы узнал об этом, но так и было. С первых дней заключения.

Я пыталась, хотя и не без труда, не столько видеть зло, которое он мне причинял, сколько осознавать, что Бог и на него смотрит любящим взглядом. Кто знает, как развивались бы мои чувства к нему, не делай я этих усилий? Несомненно, от сопротивления я перешла бы к враждебности и ненависти, хотя это ничего не изменило бы ни для него, ни для меня. Я еще не формулировала этого четко, но во мне уже рождалось желание знать, что он будет непременно спасен. Тем временем его обращение с нами было все более ужасным. В этом была его цель. Он был, я знала, врачом.