И умереть некогда

Но эти люди, всю жизнь работающие на земле, в чем-то родственны бизнесмену Ребелю, близки ему по духу. Они, как и тот, одержимы «профессией», они тоже не принадлежат себе, тоже не вольны в своих решениях и поступках; «помогая случаю», они выражают непреклонную закономерность. Фирмен Женет, вся семья его, его дети — рабы страсти, той самой, что подчинила себе финансиста Ребеля—Рабо и в конце концов погубила его. Они работают, любят, женятся, умирают и убивают — ради одной, главной и единственной цели: обладать землей, расширять надел. Это уродливо, страшно. Уродливостью этого вожделения предопределен упадок семьи.

Щедрая я плодородная земля, которую так любят Женеты, которую с такой нежностью рисует Поль Виалар, может и должна приносить достаток и радость, рождать «зерно господне», «обязанное труду». Но доброе зерно превращается в «зерно дьяволово, воровское, лукавое»; жертвы стяжательства мстят за себя и после смерти; прекрасная любовь труженика к земле оборачивается извращенной страстью; неумолимые стихии жадности губят и землю, и тех, кто возделывает ее.

Эта логика художественных решений в романе «Жатва дьявола», основанная на трезвом постижении жестокой логики капиталистического хозяйствования на земле, не может быть снята сентиментальной и прекраснодушной концовкой, отразившей, вероятно, веру писателя в конечную разумность и доброту людей и в мудрую благостность плодоносящей земли…

Проза Поля Виалара многообразна в стилевом отношении. Ее ритм и тональность гибко следуют за фактурой жизненного материала. Размеренность сказа о земле и крестьянском труде, соизмеримая с медлительным ритмом смены времен года и четырехчастной композицией, — сама структура романа «Жатва дьявола» подчинена идейному и изобразительному замыслу книги. Первая фраза романа, построенная как огромный период, задает тон, ставит дыхание всему произведению. Обстоятельность пейзажных кусков гармонирует с неторопливостью авторских публицистических отступлений, раздумий о судьбах французского крестьянства.

Иное дело — роман о бешеном темпе, в котором закружилась и захлебнулась жизнь финансового воротилы. Современные автострады и аэровокзалы, торопливость телефонных переговоров с континента на континент, вечная спешка, нехватка времени, погоня за секундами, вечный страх, что тебя опередит конкурент, мельканье цифр дивидендов, калейдоскоп все новых и новых действующих лиц, новых городов, улиц, отелей — все это требует от художника стремительного синтаксиса, отрывистой интонации, сжатого, емкого письма. Роман «И умереть некогда» так и написан. Особенно нервного напряжения достигает стиль к концу книги, где кинематографичность последних сцен подчеркнута резким переходом с прошедшего времени в повествовании на настоящее. Некогда жить, некогда умереть — вместе с бегущей Лоранс задыхается фраза и ритм виаларовской прозы.

Поль Виалар в своих романах внимательно присматривается к современному обществу своей страны. Разрабатывая «традиционные» для реалистической литературы проблемы, писатель «традиционен» в главном — в острой непримиримости к бесчеловечному характеру буржуазной цивилизации, в принципиальной реалистичности письма. Новизна многих его книг — в метко схваченных, взволнованно запечатленных и бескомпромиссно осужденных новых приметах и проявлениях этой бесчеловечности.

Морис Ваксмахер

Пролог

Орли был в дымке, когда самолет, прибывавший из нью-йоркского международного аэропорта Айдлуайлд, начал снижаться. Приземление прошло спокойно, без тряски. «Костеллейшн» пробежал по дорожке, приглушил моторы, сделал разворот и покатил к аэровокзалу, где уже готовили трап. Пассажиры, отстегнув ремни, толпились в проходе кабины — одни надевали пальто, другие собирали ручной багаж.

Тут были женщины, дети, мужчины зрелого возраста, в очках с золотой оправой, по большей части американцы, сопутствуемые женами, которых словно вылепили на один манер: отмеченные возрастом и преуспеянием, уже с утра в норке и клипсах, дамы готовились сойти первыми, — каждая в сопровождении мужчины, игравшего при ней роль спутника и казначея, который на протяжении недели, в крайнем случае — двух, позволит ей в Париже, а затем в Монте-Карло потратить некую, заранее обусловленную сумму, превращенную с помощью служащих Чейз-банка в дорожные чеки с приложенной к ним описью. Правда, было тут и человека два-три, ехавших по делам, — они возились сейчас с кожаными портфелями, стоявшими рядом с ними, на сиденье.

Самолет уже замер у аэровокзала, однако Жильбер Ребель, явно принадлежавший именно к этой категории, не спешил. Часы его показывали девять утра по местному времени, сообщенному стюардессой; перелет прошел гладко, да к тому же при попутном ветре, так что они прибыли раньше времени, самолет же, на который предстояло пересесть Ребелю, улетал на Лион только в десять, — впереди у него было по меньшей мере три четверти часа, которые он мог употребить на что угодно. Такого с ним давно не случалось!