И в аду есть ад

Стеклянная дверь с золотым вензелем с буквой «R» с мягким шелестом поднялась, Фрэнк с Вонгом прошли внутрь. Интерьер театра зрительного зала по меркам всего уровня был достаточно скромным — два яруса балконов, украшенных резным орнаментом и несколько рядов кресел, обшитых бордовым бархатом. Потолок украшала небольшая люстра, похожая на гроздь винограда.

Вонг провёл Фрэнка к их местам в партере, и спектакль начался. Когда поднялся занавес, Фрэнк увидел на стилизованном утёсе абсолютно голого, высокого, тощего мужчину в лохматом, ярко-рыжем парике, похожем на клоунский, с вытянутым унылым лицом, крупным носом и длинным, губастым ртом. Это сразу рассмешило, и Фрэнк решил, что это комедия, но поскольку никто не рассмеялся, решил повременить выражать свои чувства. Стоя наверху в картинной позе, персонаж начал заунывно произносить длинный монолог, который сводился к тому, что он — великий архитектор и быдло таких людей не понимает и не принимает их идеи. «Я никогда не считался с желанием моих клиентов, и вообще с чьими либо желаниями или идеями. Мне на них наплевать», — меланхолично вещал голый гений. «Я никогда не хотел доставлять людям удовольствие и не хотел никому нравиться. Творец никому не служит и всегда живёт только для своего дела и для себя самого. Самое главное, что нужно для того, чтобы творить — независимость от мнения толпы и свобода. Независимость — вот единственный критерий значимости человека и его достоинств. Идеал добродетели — эгоизм». Закончив свой вступительный монолог, он сгорбившись, медленно спустился с утёса и нацепил на себя нечто похожее на старый, потёртый, махровый халат и шлёпанцы.

Декорации сменились на жилище великого гения, представляющее собой крошечную комнатку с колченогим табуретом, столом, заваленным бумагой и грязным, замусоленным матрасом, брошенным в углу. «На декорациях явно сильно сэкономили» — подумал Фрэнк с усмешкой. К архитектору, который оказался его тёзкой — Фрэнком Рэнсли, начали приходить клиенты с разными просьбами, они приносили с собой эскизы с изображением домов, представлявшие собой странную мешанину из архитектурных стилей и направлений — от готики до модерна.

Рэнсли вешал наброски на одну из голых стен и быстрыми движениями чертил на них толстым, чёрным карандашом, превращая в комбинацию кубов, пирамид или цилиндров, сваленных друг на друга. Клиенты жалобно возмущались, пытались отговорить великого архитектора превращать их идеи в набор детских кубиков, на что тот отвечал, что «архитектор не подчиняет свой талант желаниям заказчиков.

Они заказывают ему проект не для того, чтобы загрузить его работой. Принуждение делать что-то, входящее в разрез интересов гения — отношения раба и господина». Когда поток клиентов окончательно иссяк, гениальный архитектор долго-долго смотрел в окно, рассуждая вслух, что самые совершенные архитектурные творения на земле — это небоскрёбы Нью-Йорка. И Фрэнк с наигранной обидой подумал, что небоскрёбы Сан-Франциско ничем не хуже. Чтобы воплощать свои великие идеи в жизнь, Рэнсли начал взрывать здания старинной архитектуры, каждый раз на импровизированных развалинах произнося длинный монолог о том, что уничтоженное здание в стиле барокко или готики устарело и не позволяет сливаться с природой жителям, жившим в нем. Пока он это вещал с умным видом, сзади него под бравурную музыку поднимался фанерный щит с изображением очередной «обувной коробки» с маленькими окнами-бойницами. И хотя это было очень комично, Фрэнк нахмурился, вдруг вспомнив обрушившиеся здание, созданное по проекту Рея Говарда, ясно напомнившее эскизы, которые чертил персонаж спектакля.