И в горе, и в радости

Впрочем, сама хозяйка вкушала огненную воду с энтузиазмом, даже не взглянув на бутылку мартини, принесенную парочкой в дар. Употребив больше половины бутылки, она растрогалась, стала слезливой и агрессивной одновременно — в русском алкоголизме эти две ипостаси сочетаются самым причудливым образом. Егорушка морщился и вздыхал, потом вообще встал и вышел «за сигаретами». Очевидно, в этот день на Васильевском острове объявили никотиновый мораторий, потому что не было его минут сорок. За это время Ольга Анатольевна успела исплакаться от любви и сочувствия к своей будущей невестке.

— Такая ты беленькая, такая нежная, — приговаривала она, обдавая Наташу запахом водки и тухлой рыбы, что было вдвойне удивительно, потому что никакой рыбы, ни тухлой, ни свежей, на столе не наблюдалось. — Погубит тебя мой охламон. У-у, весь в своего папочку окаянного, гуленого. Ну да ничего, авось остепенится с тобой-то рядом. Ты его — слышь? — во как держи, чтоб ни-ни… А так он парень хороший, башка у него варит, ты не смотри, что он в тюрьме сидел, сейчас все сидят…

От последнего сообщения Наташа так обалдела, что даже не заметила, как свекровь допила водку и заснула, как сидела, только голову откинула на спинку потертого кресла. Тут и Егор вернулся.

— Так и знал, — сухо заметил он, взглянув на утомившуюся родительницу. — Не сердись на меня, зайчонок.

— Ну что ты! — с готовностью отозвалась Наташа, понимая, как ему сейчас больно, и тяжело, и стыдно за такую мать, припомнив и свою мать тоже — бросившую ее двух месяцев, неизвестно куда пропавшую.

И только ночью, в постели, когда они распили бутылку шампанского и Наташа, сладко обессилев, лежала на мускулистом животе Егора, а тот курил и небрежно играл ее прядями, она решилась спросить:

— Скажи, а правда, что ты сидел в тюрьме?

— Мамаша сообщила? — усмехнулся Егор в темноте. — Во дает, уже успела. Было дело. Полтора года целых.

— А… За что?

— Менты подставили. Я проходил свидетелем по одному неприятному делу, а они мне подкинули героин и залистали. Не думай об этом, зайчонок. Все хорошо.

Они поженились в мае, даже несмотря на то, что Ольга Анатольевна Карева умерла за неделю до назначенного дня бракосочетания. Умерла, отравившись паленым спиртом, не вызвав особого сожаления даже у своего единственного сына. Наташа боялась переносить свадьбу, боялась до нервной дрожи и кошмарных снов, но этого и не пришлось делать.

— Она была больным человеком, она давно была алкоголичкой, — сказал Егор, когда они вернулись со скромных похорон и Наташа снимала черную блузку, чтобы повесить ее в шкаф, рядом с белоснежным свадебным платьем. — Но я думаю, то, что в ней оставалось от нормального человека, от моей матери, которую я помню с детства, радовалось нашей любви. И ее душа не будет против нашей свадьбы, и никто нас не осудит.

И Наташа охотно согласилась с женихом.

На свадьбу ей некого было звать, по свидетельница-то нужна? Невеста наотрез отказалась от приятельниц Егорушки в роли подружек невесты. Все они были вертлявые, нахальные, особенно раздражала Наташу одна готическая образина — черные волосы до пояса, пальцы, шея, уши увешаны черными опалами, радикально черный макияж и кружевное черное платье, сквозь которое просвечивали все ее соблазнительные прелести! Прозвище было образине — Эльвира, и ее Наташа возненавидела больше всех, а ведь именно ее Егор и прочил Наташе в свидетельницы!

Но тут, на счастье, она столкнулась с бывшей одноклассницей, старой подружкой Кирой Морозовой. Встретились они случайно, в маленьком бистро, где Кира задумчиво прихлебывала кофе без сливок и сахара, а Наташа поджидала ушедшего «по делам» Георгия в компании молочного коктейля и ломтя клубничного торта.

Подружки обрадовались, даже расцеловались и стали болтать о том о сем, как могут болтать только две двадцатилетие особы, встретившиеся после долгой разлуки. Конечно, болтала в основном Наташа. Кире же, которая так и не оторвалась за прошедшие годы от подола своей матери, рассказывать было, в сущности, нечего. Зато она отлично слушала, в нужных местах ахала и мечтательно улыбалась, и по ней видно было — завидует. Рассказ о своей невероятной любви и невероятном же счастье Наташа завершила просьбой — пусть Кира станет свидетельницей на ее свадьбе, потому что другой такой подруги у Наташи нет и не будет!

— Да и ты сама повеселишься, развеешься, — убеждала Наташа свою подругу, чувствуя превосходство над ней и готовясь теперь оказывать ей всяческую заботу и покровительство. Теперь, похорошевшая и счастливая, она имела на это право.

— Да уж, повеселюсь, — вздохнула Кира, болтая ложечкой в чашке. — Мама меня или не отпустит, или сама со мной пойдет. Сама вряд ли, у нее дел много, а вот Галю снарядит…

Наташа тоже вздохнула. Только тети Гали и не хватало на ее свадьбе, замысливавшейся как богемно-молодежное мероприятие! Будь там куча престарелых родственников и родственниц, еще куда ни шло…

— И никак не отвяжешься?