И в море водятся крокодилы

Однажды вечером я вернулся с работы совсем грустный и уселся перед маленьким черно-белым телевизором, одним из тех, где антенну надо руками настраивать, так что больше времени проводишь ловя сигнал, чем смотря передачи. По какому-то из каналов шел фильм, где падали башни. Я переключил, но по другому каналу шел тот же фильм. Еще раз переключил — опять то же самое. Я позвал дядю Хамида, чтобы он мне помог, но он сказал, что это не фильм. В Америке, в Нью-Йорке, два самолета врезались в башни Всемирного торгового центра. Говорили, что это сделали афганцы. Потом говорили, что это дело рук бен Ладена и что афганцы его укрывают. Говорили, что это «Аль-Каида».

Я еще посидел немного и послушал, потом съел похлебку и отправился спать. Должно быть, это было действительно важно, то, что произошло, и теперь я знаю, что это было важно, ужасная трагедия, но в тот момент я думал, что для меня намного тяжелее жить без Суфи.

Когда у тебя нет семьи, друзья — это все.

Шло время. Секунды, минуты, часы, дни, недели. Месяцы. Тик-так, тик-так. Я хотел купить часы, чтобы придать форму течению времени, часы, которые показывали бы время и дату, которые сообщали бы мне, насколько у меня выросли волосы и пальцы, насколько я постарел.

Затем наступил особенный день — день, когда мы закончили работать в здании, потому что там уже нечего было делать: все установили, даже дверные ручки, оставалось лишь сдать квартиры хозяевам. И мы поехали работать в другое место. Два владельца строительной фирмы разделились, и я остался с тем, кто был мне более симпатичен.

Мы перебрались в пригород Исфахана, в Бахарестан. К тому времени я уже много чему научился, я уже умел перетаскивать разные грузы и делать разную другую работу, и скоро мне стали доверять обязанности, которые требовали еще большей ответственности и компетентности (так мне говорили, может, просто подшучивали надо мной), например, поднимать на верхние этажи дома на веревке строительные материалы.

Правда, несмотря на то что я становился более ловким в работе и все мне доверяли, я был все таким же маленьким. И в чем проблема? Проблема в том, что те материалы, что я поднимал на веревке, часто оказывались тяжелее меня. И тогда груз начинал опускаться, а я — подниматься. Все вокруг смеялись, и, прежде чем кто-либо приходил мне на помощь, я некоторое время кричал и бранился, кричал и бранился, не ослабляя хватки, чтобы груз не упал и не испортился по моей вине.

Но самым приятным было то, что я называл моей собственной маленькой бахарестанской революцией: я начал выходить со стройплощадки. Бахарестан, маленький пригородный поселок, таил куда меньше опасностей, чем Исфахан. Кроме того, я хорошо научился говорить на фарси[1], и многие люди обращались со мной вполне любезно, особенно женщины.

Когда я видел, как они возвращаются из магазинов с сумками, полными покупок, я предлагал им поднять их по лестнице на нужный этаж. Они доверяли мне, гладили по голове, а иногда дарили сладости или что-ни-будь в этом роде. Я уже подумывал о том, не остаться ли мне здесь навсегда. А вдруг это место я смогу назвать своим домом?

Там, на стройке, мне дали прозвище Фельфели, что значит «перчик». Хозяин лавки, куда я ходил за покупками и время от времени за мороженым, часто повторял мне: «Фельфель нагу че ризе, бохор бебин че тизе», что примерно значило: «Не смотри, что перчик маленький, ты попробуй, какой он острый». С этим господином, уже довольно пожилым, мне очень приятно было общаться.

Прошло несколько месяцев, и я решил навестить Суфи.

После его отъезда мы больше не разговаривали, но я получал кое-какие весточки о нем от некоторых общих знакомых, работавших на той же фабрике в Куме.

Я хранил номер телефона, записанный в тетради, как хранят ценные вещи, и однажды вечером позвонил на фабрику. Ответил телефонист.

— Какой еще Суфи? — спросил он. — В нашей компании нет никакого Суфи.

— Джома, — вспомнил я наконец. — Джома, не Суфи.

— Джома Фаузи? — спросил телефонист.

— Да, он.

Разговор по телефону получился скомканным. Но, несмотря на его обычную невозмутимость, я чувствовал, что он был взволнован не меньше меня.

Я пообещал, что непременно навещу его.

В общем, одним жарким безветренным утром я сел на автобус до Кума. В этот момент мне показалось, что я уже бесконечно долго живу в Иране. Со мной за это время ничего плохого не произошло, поэтому я даже не подумал, что меня могут остановить на блокпосту или задержать обычные полицейские, — короче, что мое путешествие может закончиться плохо. Я вообще об этом не думал, и, как часто случается, когда ты не особенно беспокоишься, все прошло гладко.

Суфи встретил меня на автовокзале. За эти месяцы мы оба (он все же больше) выросли, и теперь долго оглядывали толпу, прежде чем узнали друг друга.

Мы обнялись.