– А правильно, что мы ввели знаки ранения. Наш народ должен знать тех, кто пролил кровь на защите Отечества…
В этот и последующий день Еременко в Генштабе ввели в курс событий, а затем он вылетел на юг.
У Верховного Главнокомандующего в тот период было и еще одно важное дело: встреча высокого гостя из Великобритании.
В мае – июне 1942 года нарком иностранных дел В. М. Молотов вел переговоры в Лондоне и Вашингтоне и подписал соответствующие договоры. В обеих столицах советского дипломата заверили, и в весьма определенной форме, что второй фронт в Европе будет открыт уже в 1942 году. В опубликованных коммюнике о переговорах на этот счет имелись совершенно недвусмысленные фразы. Но союзники, и в особенности правительство Великобритании, не вели подготовки к этому достаточно сложному военному делу и не намеревались предпринимать высадку войск на Европейском континенте.
12 августа 1942 года сэр Уинстон Черчилль прибыл в Москву.
Лететь ему пришлось кружным путем: через Атлантику, Африку, Каир, Тегеран, над Каспием, вдоль Волги – забирая все время восточнее, подальше от фашистской авиации. Настроение у британского премьера в полете было скверным, в своих мемуарах он писал:
«Я размышлял о моей миссии в это угрюмое, зловещее большевистское государство, которое я когда-то так настойчиво пытался задушить при его рождении и которое вплоть до появления Гитлера я считал смертельным врагом цивилизованной свободы. Что должен был я сказать теперь им? Генерал Уэйвелл, у которого были литературные наклонности, суммировал все это в стихотворении. В нем было несколько четверостиший, и последняя строчка каждого из них звучала: «Не будет второго фронта в 1942 году». Это было все равно, что везти большой кусок льда на Северный полюс».
С такими намерениями трудно, конечно, рассчитывать на теплый прием. На Центральном аэродроме гостей ждали Молотов и Шапошников. Церемония встречи была выдержана по всем правилам – исполнение национальных гимнов, обход почетного караула, – но атмосфера царила сугубо официальная.
Сохранившаяся кинохроника запечатлела, как пристально всматривался Черчилль в лица советских солдат, обходя почетный караул. Что хотел он увидеть в этих лицах?.. Загородная дача в Кунцеве гостю очень понравилась, но отдыхать он отказался: в свои шестьдесят восемь лет британский премьер был на удивление активен и неутомим.
Вечером Черчилль и прилетевший с ним представитель президента США Гарриман встретились со Сталиным. Молотовым и Ворошиловым. Черчилль, несомненно, волновался: его выдавали как излишняя суетливость, так и уверения в необычайной радости по случаю прибытия в Москву. Сталин же был само спокойствие.
Хозяин сел в торце длинного стола, Черчилль – справа от него, Гарриман – слева. На столе – коробки с папиросами и сигаретами, бутылки с боржоми и стаканы. В руке у Сталина – разноцветные карандаши, он собирает их раз за разом в пучок: это своеобразное упражнение для левой, больной руки.
С самого начала беседа приобрела напряженный, а по временам даже и слишком острый характер. Черчиллю приходилось нелегко, так как, во-первых, он был вынужден под любыми предлогами, частично и надуманными, объяснить, почему же союзники считают невозможной высадку в Северной Франции и тем самым отказываются помочь Красной Армии, несущей основную тяжесть схватки с вермахтом. Разговор на эту тему был Черчиллю «крайне неприятен», по его собственному признанию в мемуарах. Во-вторых, основной его собеседник – Сталин – явно превосходил английского премьера по многим измерениям. После этого дискуссия еще более обострилась. Сталин несколько раз повторил, что Советское правительство не может принять заявление Черчилля. С большим достоинством глава Советского правительства заявил: он не может согласиться с аргументами Черчилля, хотя и понимает, что не в состоянии заставить британское правительство поступить иначе.
Чтобы изменить неприятную тему разговора, Черчилль попытался убедить своих партнеров по переговорам, что планируемая союзным командованием высадка войск в Северной Африке (операция «Факел») может решающим образом сказаться на положении в Европе, а потому нет необходимости высаживаться во Франции. Взяв со стола лист бумаги, Черчилль нарисовал на нем контур Европы в виде крокодила, который грозил проглотить Британские острова. Показав рисунок Сталину, он объяснил:
– Я хотел бы нанести удар по мягкому подбрюшью, – и указал на район Средиземного моря…
Тут же Черчилль просил, чтобы план операции «Факел» сохранялся в тайне, на что Сталин, усмехнувшись, заметил:
– Будем надеяться, что об этом плане ничего не будет в английской прессе.
Тем не менее глава Советского правительства терпеливо и заинтересованно выслушал сообщение об операции в Северной Африке и задал ряд вопросов. Доброжелательность его шла настолько далеко, что, по воспоминаниям и Черчилля, и Гарримана, он промолвил:
– Ну что же, бог в помощь!