– Почему господин Черчилль отказывает русским в получении доли германского флота?
– Я не против, – отвечал Черчилль. – Но раз вы задаете мне вопрос, вот мой ответ: этот флот должен быть потоплен или разделен.
Сталин тут же уточнил:
– Вы за потопление или раздел?
– Все средства войны – ужасные вещи. – Черчилль, конечно, имел в виду те средства, которыми располагают другие государства, но отнюдь не Великобритания.
– Флот нужно разделить, – настаивал Сталин. – Если господин Черчилль предпочитает потопить флот, – он может потопить свою долю, я свою долю топить не намерен.
– В настоящее время почти весь германский флот в наших руках.
– В том-то и дело, в том-то и дело. – Сталину только этого и нужно было. – Поэтому и надо нам решить этот вопрос…
На следующий день вокруг флота возникла длительная дискуссия. Очевидец ее – адмирал Н. Г. Кузнецов утверждал, что никогда не видел Сталина таким сердитым. Немудрено: читатель, конечно, помнит, как мечтал Сталин о строительстве большого океанского флота, а тут союзники отвергали само право СССР на участие в разделе трофеев.
– Я бы хотел, – говорил Сталин, – чтобы была внесена ясность в вопрос о том, имеют ли русские право на одну третью часть военно-морского и торгового флота Германии. Мое мнение таково, что русские имеют на это право, и то, что они получат, они получат по праву. Я добиваюсь только ясности в этом вопросе. Если же мои коллеги думают иначе, то я хотел бы знать их настоящее мнение. Если в принципе будет признанно, что русские имеют право на получение трети военного и торгового флота Германии, то мы будем удовлетворены…
Но если Сталин и был выведен из себя, то внешне он сохранял спокойствие, говорил тихо, не жестикулировал. Черчилль же потерял самообладание: несколько раз он вскакивал, чуть не опрокинул кресло, лицо его побагровело. Вопрос о флоте передали на рассмотрение военно-морских экспертов. И здесь бушевали страсти. В конце концов трофеи разделили на три примерно равные части по жребию…
Напряженно обсуждалась на конференции германская проблема. Дискуссии велись начиная с Тегеранской конференции. И в Потсдаме союзники вновь выдвинули предложения о расчленении Германии и вновь встретили решительную оппозицию Советского правительства. Саму постановку этого вопроса Сталин отклонял:
– Это предложение мы отвергаем, оно противоестественно: надо не расчленять Германию, а сделать ее демократическим, миролюбивым государством.
В соответствии с этой принципиальной позицией, а также учитывая слова Сталина на заседании 31 июля о том, что «общую политику в отношении Германии трудно проводить, не имея какого-то центрального германского аппарата», Советский Союз предлагал создать центральную германскую администрацию. Но это предложение не встретило понимания союзников, они уже держались курса на раскол Германии.
На этом же заседании возник вопрос о четырехстороннем контроле над важнейшей, промышленной, Рурской областью. Э. Бевин, после выборов в Англии сменивший Черчилля, предложил отложить решение этого вопроса. Последовал характерный диалог:
«Сталин: – Может быть, вопрос о контроле над Рурской областью сейчас отложить, а вот мысль, что Рурская область остается частью Германии, эту мысль следует отразить в нашем документе.
Трумэн: – Безусловно, это часть Германии.
Сталин: – Может быть, сказать об этом в одном из наших документов?
Бевин: – Почему ставится этот вопрос?
Сталин: – Этот вопрос поднимается потому, что на одной из конференций, на Тегеранской конференции, ставился вопрос о том, чтобы Рур был выведен из состава Германии в отдельную область под контролем Совета. Спустя несколько месяцев после Тегеранской конференции, когда господин Черчилль приезжал в Москву, этот вопрос также обсуждался при обмене мнениями между русскими и англичанами, и опять была высказана мысль, что хорошо было бы Рурскую область выделить в отдельную область. Мысль о выделении Рурской области вытекала из тезиса о расчленении Германии. После этого произошло изменение взглядов на этот вопрос. Германия остается единым государством. Советская делегация ставит вопрос: согласны ли вы, чтобы Рурская область была оставлена в составе Германии? Вот почему этот вопрос встал здесь…»
Принцип сохранения единства Германии восторжествовал в Потсдаме (то есть Сталин спас Германию от того, что сделал Запад с Югославией через полвека).
Важное место, конечно, занимал в работе конференции вопрос о послевоенных границах. Советская сторона потребовала окончательного согласования о границах Польши, и тут обнаружилось, что союзники отнюдь не считают этот вопрос решенным. Представителям Советского Союза пришлось приложить немало усилий, чтобы достигнуть определенного и недвусмысленного решения проблемы. На заседании 21 июля Сталин говорил: