«И вечной памятью двенадцатого года…»

Однако победа русского оружия не заслонила в сознании Батюшкова ужасов войны и боли личных утрат. Одной из таких утрат станет гибель в «битве народов» под Лейпцигом (1813) Ивана Александровича Петина – друга поэта и сослуживца по гвардейскому егерскому полку, с которым они вместе переносили «труды и беспокойства воинские». Ему, «любимцу бога брани», Батюшков посвятит одно из стихотворений – «К Петину» (1810). Вспоминая сражение под Индесальми времен шведской кампании, в котором отличился друг («с ротой солдат очистил лес, прогнал неприятеля и покрыл себя славою»[157]), поэт со свойственной ему ироничностью, весьма скромно будет определять свои заслуги в этом деле:

Между тем как ты штыками
Шведов за лес провожал,
Я геройскими руками…
Ужин вам приготовлял.

(с. 121)

Петина, уснувшго «геройским сном на кровавых полях Лейпцига», будет оплакивать Батюшков в элегии «Тень друга» (1814):

Ты ль это, милый друг, товарищ лучших дней!
Ты ль это? – я вскричал, – о воин вечно милый!
Не я ли над твоей безвременной могилой,
При страшном зареве Беллониных огней,
Не я ли с верными друзьями
Мечом на дереве твой подвиг начертал
И тень в небесную отчизну провождал
С мольбой, рыданьем и слезами?..

(с. 171)

Традиционно-элегические штампы (тихий глас Гальционы, сладкая задумчивость, туман и ночи покрывало, томное забвенье, призрак полуночи, при свете облаком подернутой луны, всё спало вкруг меня под кровом тишины, сладостный покой бежал моих очей и т. д.) не могут «заглушить» интонации скорбного плача, причитания (Ты ль это…, Ты ль это?.., Не я ли…, Не я ли…, ответствуй, милый брат!, О! молви слово мне!.., о незабвенный друг! ), в которых с неподдельной искренностью высказывается боль сердца лирического героя, потерявшего на войне «лучшего из друзей».

И это о Петине, одном из многих и многих героев войны 1812 г., чьи имена «изгладятся из памяти людей», с любовью и печалью будет писать Батюшков в своих воспоминаниях (1815): «Ни одним блестящим подвигом он не ознаменовал течения своей краткой жизни… Исполняя свой долг, был он добрым сыном, верным другом, неустрашимым воином…»[158]. Но «память сердца» поэта, ожившая в поэтических строках, навсегда сохранит для потомков образ его «милого товарища».

Война в восприятии Батюшкова ассоциируется, таким образом, прежде всего не с « “ура” победы» (хотя пафосному изображению войны поэт отдал свою дань в «Переходе через Рейн»), а со страданием и смертью. В отрывке «Переход русских войск через Неман…» предметом лирического переживания Батюшкова станут страшные будни войны:

Всё пусто… Кое-где на снеге труп чернеет,
И брошенных костров огонь, дымяся, тлеет,
И хладный, как мертвец,
Один среди дороги,
Сидит задумчивый беглец
Недвижим, смутный взор вперив на мертвы ноги.

(с. 155)

Неожиданная для поэзии той поры жутковатая деталь – мертвы ноги, на которые взирает задумчивый беглец, сам похожий на «мертвеца», – возникает в тексте стихотворения как выражение стремления поэта передать ощущение войны, какой она предстает перед ним «в настоящем ее выражении», как скажет позднее участник другой военной кампании Л. Н. Толстой, – «в крови, в страданиях, в смерти…»[159]. Конечно, до толстовского, подлинно реалистического показа войны еще далеко, еще не сложились принципы такого изображения. Однако личный опыт Батюшкова («три войны, все на коне») подскажет ему возможность художественного осмысления войны в «непарадном», настоящем ее виде.

Попытка подобного осмысления войны будет предпринята, может быть, впервые в русской поэзии.