И ветры гуляют на пепелищах…

Как знать: будь у жизни Юргиса иная линия, выпади ему на долю веселиться вместе со своими однолетками — может быть, и не укоренилось бы в нем такое беспредельное обожание Дзилны. Как знать?

Но в далеком монастырском подворье, в церковном скриптории, в кельях ему приходилось встречаться лишь с отвергавшими радости мирской жизни богомолицами, замаливавшими грех; да ушедшими в себя, мрачными девицами.

А теперь вот нежданно Дзилна оказалась в тех же местах, что и он, среди собравшейся повеселиться молодежи. Так близко, что Юргис ощутил истому, исходившую от девичьего тела. Есть Дзилна… Есть! И — нет ее… Кого он встретил сейчас — не та девушка, которой восхищался его внутренний взор. Перед Юргисом стояла дева с ладной фигурой, высокой грудью, с яблочным румянцем на щеках и крепкой, охваченной серебряными гривнами и подвесками, шеей.

Но глаза ее потемнели, и в них испуг. Совсем как у загнанной преследователями косули; он видел такую во время последнего пожара Ерсики на приозерной поляне, где Юргис вместе с другими беглецами укрывался, перед тем как идти в Полоцк. Лесная малышка в отчаянии металась перед остриями рогатин. Юргис хотел было удержать мясников (именно мясников, а не охотников), но доброжелателя оттолкнули, и вслед за тем козочка с коротким, словно у сбитой птицы, криком упала наземь.

Гедушская Дзилна, конечно, не загнанная охотниками косуля, и рига, приспособленная подростками для своих сходок, — не приозерная поляна близ горящего замка. И все же, вглядываясь в потемневшие по-осеннему глаза Дзилны, Юргис, как и в тот раз, лишь с усилием подавил желание закрыть глаза свои ладонями.

Отделившись от мальчишек, сопровождавшие Дзилну девушки и подростки, пританцовывая, взялись за руки и завели для невесты отводную песню:

Рукавицы дайте мне
Колкие, ежовые,
Чтобы руку мне подать
Жениху немилому.

— Минули уже мои отводы, — проговорила Дзилна, обеими руками стягивая углы своей богатой, с нашитыми звонцами и брякальцами, сагши. — Сваты уже надели мне на руку серебряный обруч. Скоро усадят меня за стол, станут убирать по обычаю. И выдадут за того, кто по нраву отцу.

— И ты согласишься?

— Девице из доброго рода не пристало держаться обычаев простого люда. Вступать в брак так, как они, — удел маленьких людей. А у знати свадьба испокон веков — лишь закрепление брачной сделки. Один назначает цену, другой платит.

— А если покупатель из заморских грабителей?

— Покупатель, грабитель — велика ли разница? Жену получает тот, кто дает больше.

— Вот оно как…

— Платит и по весу и по счету, платит числом копий в его войске, — закончила Дзилна и присоединилась к девичьему хороводу.

Я спросила Лайминю,
Чей век легче жить,—

протяжно, с надрывом, затянула одна из девушек.

Девице легко, девице
Да в веночке хаживать, —

откликнулся хоровод. Спели еще несколько песен — и круг разорвался, потому что ведущая пустилась вдруг вприпрыжку, встряхивая плечами, поводя бедрами.

Волку легче, волку легче, —
Ни телеги, ни саней…

Вприпрыжку, дергаясь, летела и Дзилна. Не так беззаботно, как другие девушки, у кого не было на голове веночка с блестками. (Не приведи господь упасть венку! Верный предвестник беды!) И все же она плясала и пела. Словно бы не она говорила только что печальные слова, словно не ее взгляд только что поведал: «Я несчастлива, очень несчастлива…» Еще перед этим, когда девушки увели Дзилну в ригу, Юргис потолковал с парнями. Хотел узнать, что говорят в поселении насчет родства знатных лаггалов с тевтонами. А когда Дзилна вышла, парни отошли и оставили их вдвоем. Но Дзилна ничего, кроме тех слов, не сказала…

— В лесу, в стороне Гедушей, кони ржут, — горячо выдохнул в ухо Юргису вбежавший со двора Степа. — И вроде бы что-то звякает. Не цепи ли?.. Может, это те, кого ищем, а может статься — другие.

— Надо вызнать. Только сперва предупредить парней и девушек. Чтобы были чутки на ухо и легки на ногу. Скажи им, Степа. А я попробую от загона пробраться в ту сторону вдоль межевого вала. Встретимся в орешнике.

Юргис прокрался к окаймлявшей заброшенное поле гряде из дерна и выкорчеванных пней и, раздвигая стебли репейника, полыни, бурьяна, скользнул к лесу, где Степе почудилось конское ржание и звон железа.

Если путники — люди дурные, они открыто не покажутся. Если, конечно, это не крупный отряд, ему мелкие дружины — не помеха. Так или иначе, всякий вор всегда идет с дозором.

Чем ближе было к лесной прохладе, тем осторожнее становился Юргис. Приникал к земле, прислушивался — не хрустнет ли впереди валежина, вглядывался в кустарники, в кусты голубики, высохшие стебли полевицы, будылья, осоки. На опушке леса трава росла такая, что в ней мог незамеченным пробежать заяц и легко мог укрыться человек.

Казалось — вокруг была полная пустота. Как в час призраков осенью, когда в ожидании внезапных чудес стихают ветры, смолкают птицы и сворачивается клубочком мелкое зверье.