И ветры гуляют на пепелищах…

Земли по обоим берегам Даугавы, осененные тремя знаменами владения прежней Ерсики стали ныне вратами, открывающими широкий путь в языческую Русь, к ее крепостям, городам, нивам, пастбищам и иным угодьям. Вскоре окажутся и они под святым престолом Ватикана и скипетром короля германского. И недалек уже тот день, когда всевышний повелит пролиться над просторами безбожной Руси ливню, огню и сере и могучий смерч подхватит византийских еретиков. Я, ничтожный, уже готов воспеть «аллилуйя», едва лишь придет весть, что над башнями Пскова воздвигнут католический крест. Известно мне, незаметному, что богобоязненные русские бояре готовятся передать сию крепость ливонскому ордену, снискав католическое благословение. Ибо тем самым имена их будут вписаны в великую книгу жизни, и они не будут преданы всепожирающему пламени.

Высокий господин и комтур!

Я, ничтожный, сужу: в тот миг, когда ангел сходит с небес с ключами вечности и браздами правления в руках, когда желание отца церкви римской повелевать сатанинской Русью осуществляется, ордену рыцарей Христовых в Ливонии надлежит самой твердой рукой, вооруженной карающим бичом, действовать на вновь приобретенных землях. Кажется мне, что католический епископ рижский чрезмерно мягко обходится с хулителями слева божьего. Сегодня в Ливонии церкви и ордену нет нужды соблюдать заключенные некогда с русскими договоры и соглашения, как делалось это прежде, когда в Полоцком, Псковском, Новгородском, Киевском княжествах стояли наготове сильные дружины и русские могли послать в бой тысячи и тысячи хорошо вооруженных конников. Тогда на просторах Руси не было еще монгольских всадников с их луками. Но что нам считаться с договором, заключенным с русскими князьями, по которому в пределах Ерсики сохранялись молельные дома греческой церкви и ее служители? Рыцарям, верным матери божьей, не подобает щадить проповедников нечестивой византийской ереси, а равно и тех, кто снабжает их неприемлемыми для католицизма молитвенными книгами.

За горло надлежит схватить того дракона, того древнего змия, того черта и диавола, который вылупляется в еретической греческой церкви. Выцедить надо черную кровь из присланного сюда Полоцком поповского сына Юргиса, которого уже два года поят и кормят в подвалах Круста Пилса. А также поднять на дыбу живущего на воле в Пилишках попа Андрея и подобных ему лжепастырей в иных местах бывшей Ерсикской земли. Вскоре уже вся Русь, вплоть до покоренных монгольскими богатырями земель, окажется под скипетром римским. Чего же ради допускать сатанинский блуд, поддерживая среди языческих латгалов веру в какое-либо небесное заступничество, помимо католического?

После смерти Висвалда орден должен выполоть все, пусть даже самые ничтожные плевелы, заглушающие наше угодное господу дело.

Лишь после этого слуги истинно Христовой церкви могут рассчитывать на полагающееся им воздаяние за их нелегкий и святой труд. Лишь тогда смогут они вновь осушать чашу, из которой пили. Смогут наряжаться в тонкие и блестящие ткани, ибо дорогая ткань эта есть не что иное, как святая истинная вера.

Писал Бенедикт из Ликсны

Год господень

1239

Глава одиннадцатая

Юргис больше не следил за сменой времен года. В долгой неволе все солнцевороты для него смешались. Забылось, когда был Михайлов день, когда — масленица, когда придет Юрьев день, в который женщины забивают откормленных петухов и выпускают коров на пастбище.

В подземелье Юргис провел года четыре, а то и пять. Уже не тот он был: видеть стал хуже, да и ослабел весь. И если еще не утратил облика человеческого, то лишь потому, что одиночество его бывало недолгим. Совсем один он в своей клетушке находился, наверное, месяца два. Тевтоны не уставали направлять в темницы Круста Пилса все новых узников — молодых, старых; и вотчинников, участвовавших в войне, и торговых людей из Ерсики и отдаленных краев, и старейшин из поселений, и даугавских кормчих. Почти каждый сотоварищ Юргиса по заключению приносил ему хоть крупицу внешней жизни и тем поддерживал стремление оставаться на ногах, двигаться. А движение — уже жизнь. Ибо все живое движется, и во всем живом обитает неуемная жажда движения.

Юргис согласен: сверх сил человеческих — преступить волю вседержителя, нарушить судьбу, которая при рождении человека вплетается в звездный узор на небе или кладется в колыбель вместе с ниткой, которой перевязали пуповину.

Но даже самый прозорливый провидец и толкователь примет будущего не может безошибочно сказать: тебе, мол, суждена именно эта горестная яма, и остается лишь произнести слова прощания. Или же: жизнь твоя будет долгой и легкой. Раз-другой в жизни может оступиться каждый. Даже и тот, кто родился в рубашке Лаймы. И поэтому нельзя прежде времени уверять: невзгоды, обрушившиеся на тебя, и есть твой удел, и из черных дней, которыми ты сейчас идешь, тебе вовек не выбраться.