И ветры гуляют на пепелищах…

Не так ли произошло в пору первого захвата Герциге? Так! И сто раз так! Когда епископ Риги со своими рыцарями, паломниками, горожанами и другим народом двинулся из Кокиесе вверх по Даугаве и напал на защитников замка. Когда тевтоны ворвались, Висвалд бежал на лодке на тот берег. Бросив жену и ее приближенных на произвол одетых в кольчуги молодчиков.

Где был в тот миг Доте, спрашиваешь? Что сделал Доте, чтобы помешать поражению родной страны? Доте был в отцовском замке. А Дони от Герциге — в дневном переходе, если скакать по прямой.

Потом? Ну, потом Висвалд отправился в Ригу — выпрашивать прощение у епископа Альберта. Называл католиков своими братьями во Христе, признавал, что проучен был суровою карой, огнем и мечом. В Риге Висвалд обещал не следовать впредь языческим заблуждениям, жить в мире с римской церковью. В те дни Доте сопровождал Висвалда в Ригу как свидетель. Видел, как преклонил колени Висвалд, когда епископ взял три ленных знамени Герцигского государства. Латинская церковь возвратила ему латгальские земли, и Висвалд обещал католическому архипастырю свою дружбу, посулил открыть епископу злые умышления Литвы и русских, едва лишь о них узнает. Таким путем он вернул свободу своей жене — дочери кунигайта литовского и ее приближенным.

Говоришь, не было у него иного пути освободить владетельницу и прочих пленников? Не было у него такой дружины, чтобы разбить тевтонов? А что ж при их нападении он сбежал за Даугаву? Этому дивился едва ли не каждый второй из латгальских старейшин. Вот почему многие — и в их числе правитель Доньского замка Доте — придерживались заключенного в Риге договора.

И опять мелешь пустое, Юргис-попович. Врешь ты, что тевтоны нарушили договор, что они снова напали на отстроенный Герцигский замок и сожгли его. То были не люди епископа, а рыцари из Кокнесе, латники комтура.

И нет у Юргиса права швырять в Доте каменья упреков, обвинять его и тех, кто с ним согласен, в том, что не поддержали они Висвалда в его мелком стремлении отомстить. Доте, как и множество прочих, изголодались по мирному хлебу. Навоевались! А тут появился рыцарь брат Себастин. Мудрый рыцарь. Ему приглянулась дочка Доте. Породнились…

Почему, говоришь, не защитил Себастин своего тестя? За что заточили тевтоны доньского правителя? Ошибка, пустая ошибка. И зависть кое-кого из соседей. Не могли они вынести, что у Доте такой влиятельный зять.

Себастин ведь не отсиживался в Дони. Благородный рыцарь всегда спешит туда, куда призывает военный рог. И на сей раз тоже. Труба позвала к русским рубежам, на Пейпус-озеро. Сборы к походу на Псков затянулись. Некогда было Себастину навещать тестя. А тут некстати подвернулись сборщики церковной подати. Потребовали скот, хлеба, пива. Доте вместо того показал им, откуда ноги растут. Не лезьте, мол, в поместье рыцарской родни. И еще похлеще показал…

* * *

— Юргис, книжник из Полоцка, велено выходить!

Дверь каменной клетушки распахнулась до отказа. На пороге появился монах в рясе с капюшоном.

— Сыну попа велено выходить!

«Сын попа, книжник из Полоцка…» С той поры, как Юргис оказался в темнице Круста Пилса, не было еще случая, чтобы стража обращалась к нему уважительно. Не иначе как он повредился в уме, если уж стало мерещиться такое… Вот почему Юргис мешкал, делал движение к выходу — и снова останавливался. За годы, проведенные в сырых стенах, не раз уже чудилось ему всякое, чего на самом деле не было. Даже рубился он с призраками, с лешими и русалками…

— Да выходи же, сын попа Андрея!

Показалось, что вызывавший доброжелательно кивнул. Словно гостеприимная хозяйка, отворяющая ворота перед пришедшим издалека путником — в знак того, что он может войти смело, что он желанный гость.

Но Юргис все еще медлил. Не то собираясь взять с собою что-то с подстилки, не то сказать нечто узнику, лежавшему на соломе у стены, Лишь после третьего оклика двинулся Юргис к выходу, вытянув перед собой руки. Когда узника выводят, руки ему связывают.

— Засиделся, ноги не ходят, верно? — участливо спросил монах. — Ну ничего. С божьей помощью…

Кивнув, чтобы следовал за ним, монах неспешно зашагал по коридору в сторону выхода, к каменной лестнице, что поднималась к дневному свету — яркому, резавшему глаза.

— Держись за перила. — Монах понял, что узник отвык от дневного света. — Держись. Поднимайся Осторожно.

«Что кроется за его благожелательностью? — пытался сообразить Юргис. — Неужели меня и вправду, как говорил Доте, обменяют на попавшего в неволю тевтона?»

Юргиса отвели в умывальную, оттуда — в чулан под лестницей, набитый тканями, одеждой, шапками, обувью, мешками, лубяными коробами. Низко поклонившись монаху, босоногие рабы в длинных, ниже колен, рубахах принялись одевать Юргиса понарядней. Примерили рубаху, штаны, тканый пояс. За пояс засунули льняной платочек с зеленой, елочками, вышивкой в углах — вытирать губы. Обрядили, как жениха на смотрины.