И власти плен...

Ветер пронизывал его, прикосновение мокрой одежды было так неприятно, что тело сжималось, стараясь сберечь тепло. Дело не в дожде, дожди шли и раньше, и дни были ветреными, но этот сегодняшний ветер был совсем другим, нес на своих волнах обжигающий ледяной дождь. Метельников почувствовал, что замерзает. Он сглотнул слюну, показалось, что у него начинает болеть горло. Мысль о болезни представилась ему оскорбительной. С какой стати и почему он должен заболеть? Нет. Этот номер не пройдет. И, подчиняясь охватившему его возбуждению, он стал вышагивать взад и вперед, согревая себя резкими выбросами рук в стороны, вверх, в стороны, вниз. Он никому не сделает такого подарка! Он здоров, он в расцвете сил. И все должны знать об этом, все должны в этом убедиться.

Дождь грозил превратиться в снег. Он, Метельников, может пройти пять, десять километров под этим дождем или снегом, и никакого насморка, никаких недомоганий. Он готов это доказать сейчас, немедленно. Достаточно сделать шаг, и власть ненастья над ним будет безраздельной. Он не сопротивляется, он даже еще и подзадоривает себя: «Давай!» Смотрит под ноги, выискивая место, куда сделать первый решительный шаг, и вдруг замечает вымокшие ботинки и брюки, вязко-сырые, заляпанные грязью. Зачем? — успевает он спросить себя. Мальчишество! Кто узнает, что он шел сквозь этот дождь? Все мокрое: плащ, брюки, вокруг ботинок целое море. Еще полчаса на ветру, и уже никакие проповеди о железном здоровье не помогут. Идти нельзя — дождь. Стоять нельзя — холодно. Двигаться, двигаться! Какое ему дело до этой молодой пары? Ноги вместе, руки врозь. Еще раз, еще. Сорок таких движений, и все будет в порядке. Его не остановят насмешливые всхлипы за спиной. Руки вместе, ноги врозь! Ноги вместе, руки врозь!

Шел дождь, сумасшествовал ветер. В расплывчатой мгле проносились мимо машины. На маленькой бетонной площадке стояли двое, прижавшись друг к другу, а рядом с ними, смешно выкидывая руки, прыгал человек. Издалека прыгающий человек был похож на большую заводную куклу.

Как бы поздно он ни вернулся, у него есть оправдание — дождь. Я вижу, что дождь, скажет жена. Но почему именно сегодня, когда на дворе такое творится, тебе взбрело в голову отпустить служебную машину? Дождь начался в шесть. Жена посмотрит на часы, он тоже посмотрит на часы. Хорошо, если он до двенадцати окажется дома, а если проторчит здесь еще час?

Остается две недели до юбилея. Хотелось прожить эти дни без осложнений. Желание вряд ли сбыточное, но хотелось. Вспышки, конфликты в кругу деловых людей непредсказуемы. По крайней мере без брожения в тылу… Когда у него бывало хорошее настроение, он называл дом тылом: ну как в тылу, без перемен? Он принюхивался к запахам, которые блуждали по квартире, чувствовал, как тело обволакивает домашнее тепло. Блаженно улыбался и сам себе отвечал: без перемен. Да здравствует прочный тыл! Сейчас он вряд ли повторит эту фразу. Разладилось в тылу. Некстати, не ко времени.

Метельников смотрел на летящий мимо глаз дождь. Тело согревалось медленно, и даже то тепло, которое зарождалось в мышцах, скоро уходило, достаточно было две-три минуты постоять без движения. Он снова подумал о жене.

Они ладили — вот, пожалуй, и все, что можно сказать об их отношениях. Любить, боготворить — все в прошлом. Если честно, ему кажется, что все это еще надо доказать, было ли. Нет, отчего же, сердце болит иногда, но по другой причине. Где он, валидол? В «кейсе», наверное. Лично ему валидол помогает от головной боли. Так вот о сердце. Двадцать лет рядом с ним не было другой женщины. Он ни о чем не жалеет, и все-таки двадцать лет… От одной мысли можно поседеть. А ведь он видный мужик, она сама говорит, статный, высокий. Статный — это уж слишком. Он привык к жене, жена привыкла к нему. Скучно. Все знаешь заранее. Как ответит, как спросит, как закричит. И даже молчание — одни и те же краски. Губы поджаты, покашливание. Стоит замолчать, и начинается покашливание. Сначала не замечаешь. Легко не замечать, если один раз, два. Увы, счет пошел на годы. Можно ли назвать их отношения с женой разладом, он не уверен. Просто они лишились какого-то насыщения, смысла. Бывает так: и не поймешь почему, ты вдруг начинаешь думать о своих отношениях с кем-либо еще, помимо своих, самых близких, приглядываться, сравнивать. И очевидных причин нет, а думаешь. И чем больше думаешь, тем ощутимее твои сомнения…

Откуда она взялась, Алла Разумовская? Глупый вопрос. Оттуда же, откуда берутся все: кто-то рекомендовал. В отделе главного экономиста появилось новое лицо. Он ее не заметил. Да и с какой стати, мало ли смазливых лиц. Его ошарашил коммерческий директор Фатеев.