И волком я бреду во снах... (СИ)

Подросший сугроб, скрывший меня, окончательно услужливо припорошил все мое тело. И хоть снежное одеяло помогло обескровленным членам сохранить тепло, пошевелиться оказалось не простым делом. Руки, ноги в первый миг показались мне деревянными, и слушаться никак не желали. Через ноющую боль, превозмогая сопротивление парализованных мышц, сумел приподняться. И на четвереньках выбрался из под скрывавших меня корней вывороченного дерева. Попытка встать во весь рост, чуть было снова не лишила меня чувств. Острая боль молний пронзила ногу, как только я оперся на нее. Дело было худо. Однако внимательно осмотрев поврежденную конечность, пришел к выводу, что все не так критично - спазм окоченевших мышц схлопнул сосуд и кровотечение остановилось, кость была цела, хоть и сухожилие практически полностью рассечено. Продолжив осмотр, выяснил, что и другие раны затянулись корочкой запекшейся крови. Что ж дальнейшее обескровливание мне не грозит и это давало надежду. Вот только идти придется на четырех, вернее на трех - поджав больную ногу, я побрел в сторону гор, походя, осматривая поле боя.

Вчерашняя метель потрудилась на славу, похоронив под белым покрывалом тела убитых. Лишь бугорки тут и там выдавали их присутствие, а вороны, старательно раскапывавшие снег на этих пригорках безошибочно свидетельствовали - мертвец здесь. Впрочем, пищей стервятникам служили только трупы людей, моих недавних соратников - своих павших эльфы унесли.

Миновав последние следы недавнего побоища, я наткнулся, наконец, на след, оставленный моим родичем. И хоть сугробы здорово мешали моему продвижению к намеченной цели, сбить с пути снежная толща меня не могла. Я не тратил время на то чтобы осмотреться по сторонам - встать, сориентироваться и разобрать дорогу был все равно не в силах, а только упорно брел ведомый знакомым с детства запахом. Ведь точно знал, что родич мой направится в наши владения самой кротчайшей дорогой.

След Харга вместе с десятками других (человеческих) почти не петляя через лес, вывел меня к подножию скальной гряды, что была отрогом того же горного массива и гномьи копи - теперешнее прибежище моего народа. Вот только напрямик идти было нельзя, ведь то место где я сейчас находился и наш дом, разделяли каменные громадины, взметнувшиеся почти до небес. Однако преодолев гряду, у подножия которой стоял сейчас и, перевалив на ту сторону можно было почти без опаски выйти к пещерам и коридорам, прорубленным в теле горы, что вели прямиком домой. Именно этим путем мы и пользовались, что бы зайти светлым в тыл, когда много лет назад вели с ними войну.

Взглянув на заснеженные склоны, я собрался с силами и побрел, опустив нос низко к земле. Не слишком-то старался родич, выбирать дорогу, впрочем, и напролом не пер. Раненая нога то и дело давала о себе знать, острой болью пронизывая мой мозг, стоило только неудачно переместить вес, преодолевая ямы и расщелины или задеть ее, протискиваясь между валунами.

Однако хуже всего было то, что силы предательски таили. Итак, не быстрый поначалу темп моего продвижения сейчас замедлился чуть ли ни вдвое. Я стал терять сознание. Мне не чем было утолить голод и, ослабленный большой кровопотерей организм то и дело искал спасение в благостной тьме беспамятства. Но позволить себе этой роскоши я не мог. И превозмогая бессилие и усталость, упорно поднимался и продолжал свой путь, как только сознание возвращалось ко мне.

Так я преодолел подъем. Вершина горной гряды, словно пила нескончаемыми зубцами, припорошенными снегом, понемногу ползла ввысь, силясь подняться на недосягаемую высоту каменного великана, ослепительно сверкающего сейчас в лучах заходящего солнца.

Прикинув, что отдохнуть, будет не лишним, осмотрелся вокруг в поисках подходящего места. Чуть справа от меня виднелся каменный уступ - ни дать, ни взять кресло. И преодолев пару десятков метров, с достаточным комфортом взгромоздился на него. Откинувшись на гранитную спинку, окинул взглядом, лежащий у ног ландшафт. Тут же по телу разлилась приятная истома, натруженные мышцы, получив, наконец, долгожданную передышку сладко заныли. Но как бы, ни был вожделенин миг отдыха, я с предельно отчетливостью понял, что двинуться снова сил уже не будет.

Это был конец.

Из самой глубины моего сердца вдруг поднялась ярость, но и она была не способна заставить шевелиться измученные мускулы. Бесплодная вспышка эта лишь горечью опалила мою душу и, воздев голову к уже темнеющему небу, я завыл. Оплакивая уже не себя, но, то что не доведется держать на руках рожденное Раксой дитя, что не видать мне его первых шагов, и то как подросший потомок мой принесет с охоты свою первую добычу.