«…и вольностью жалую»

По всей Яицкой линии эта Татищева — наикрупнейшая. Стоит она при впадении Камыш-Самары в Яик, бревенчатой стеной обнесена. Богато всего в ней — казны денежной, продовольствия, амуниции на складах. И силы изрядно у коменданта Елагина — солдат до тысячи, если посчитать и присланных для подкрепления из Оренбурга. А еще и казаков оренбургских сот до шести.

Елагин выслал против Пугачева сначала лишь легкую команду с одной пушкой при двух офицерах. Один из них сразу был убит, другой, хоть и дворянин, согласился добровольно повстанцам служить, солдаты тоже ружья положили. После этого Пугачев хотел устроить переговоры с Елагиным, но в крепости не захотели слушать, открыли пушечную стрельбу. Тогда разделил Пугачев свое войско на две части — одну препоручил Витошнову, другую взял сам и с двух сторон пошел на штурм. Не удалось таким манером преодолеть бревенчатые стены. В это время задул сильный ветер. А вокруг крепости стояли стога сена. Велел Пугачев сено поджечь. Пламя налетело на крепость, деревянные укрепления загорелись, занялись и ближайшие дома. Солдаты бросились пожар тушить, а пугачевцы под дымовой завесой ворвались в крепость.

Первое серьезное сражение кончилось победой, и это окрылило всех — испробовали свою силу и еще больше в себя поверили. Да и опять числом увеличились — примкнули к ним казаки во главе с сотником Тимофеем Подуровым. А Подуров не простой казак — депутат выборный. Лет семь тому назад ездил он в Питер от казачества царице Катерине наказ давать в комиссии — как, мол, народом ей лучше править. Не вышло ничего из той царицыной затеи, вот Тимофей Подуров и решил тоже перейти на сторону восставших.

После Татищевой победы через день Пугачев въехал в Чернореченку. А отсюда до Оренбурга уже рукой подать — путь беспрепятственный. Будто играючи пронеслись за десять дней через все форпосты и крепости яицкие, в седле красуясь, во многие же места еще и с торжественной пышностью вступали, под заливистый колокольный звон.

На полдороге меж Яиком и Оренбургом — Илецкий городок. Эта крепость тоже не малая — казаков в ней до трех сотен, на стенах орудия.

Пугачев загодя выслал сюда подговорщиков — сам Овчинников-атаман поехал с увещевательным письмом и посулил илецким казакам от имени Петра III все те вольности, что уже давно обещаны яицким. Не оказалось у Пугачева супротивников в Илеке — никого, кроме атамана Портнова. С помощью Овчинникова арестовали Портнова. А Емельяна встретили так, как еще нигде его до того дня не встречали. Вышли все навстречу со знаменами, с хлебом-солью, два попа в ризах несли кресты и иконы, колокола трезвонили как в престольный праздник, а в церкви отслужили молебен, и дьякон громоподобным голосом поминал имя всемилостивейшего самодержца всероссийского Петра Федоровича, имя же Катерины вовсе не поминал. После богослужения и Пугачев сказал свое слово, пообещал: как доберется до столицы, всем верным людям поможет, у дворян деревни отымет, на радостях с сыном Павлом свидится. И, говоря о наследнике, даже слезу пустил для вящей убедительности.

Потом обедали у местного казака Ивана Творогова.

Весьма доволен остался Пугачев илецким хлебосольством, но углядел за Твороговым изрядное лукавство. Не прост, ох не прост хлебосол усердный! Дом его в Илеке наибогатейший. И прежде разные господа останавливались здесь на ночлег. А вот пристал Творогов к Пугачеву. Почему? Что его толкнуло на это? Не страх ли перед гневом народным — когда бы удумал супротивничать, как атаман Портнов… А может, возвыситься возжелал при персоне «императорской»? Или иная какая корысть движет?

Два дня стояли в Илецком городке. Пугачев осматривал крепость, проверял пушки. К тем, что валялись на земле, велел приладить лафеты. Артиллерии накопилось уже много, и определил Емельян ею заведовать Федора Чумакова. Из илецких же казаков полк собрал и полковником поставил Ивана Творогова. Но все эти дни приглядывался к нему: а не таит ли хозяин криводушие за своей обходительностью? И обнаружил ответное твороговское высматривание. Исподтишка «всепокорнейший раб» тоже изучал «царя». Когда Почиталин начертил важную бумагу, Творогов первый взял ее из рук писаря и передал Пугачеву. Вроде со смиренным поклоном вручил:

— Не угодно ли теперь вам подписать, ваше величество?

И затаился; посчитал, поди, что словил Емельяна на неучености.

Только подержал Пугачев ту бумагу развернутою перед собой и отдал обратно Почиталину:

— Хорошо написано, братец, исправно все. Да подписывать-то мне ее самому сейчас еще неможно, до Москвы пока. Вот ужо как сяду на трон, в ту пору и почну свое имя высочайшее выставлять.

И прищурился, скосив глаза на Творогова — так-то, хитрец илецкий! Донского казака на кривой не объедешь.