И восходит луна

Маделин пустилась почти бегом. Ее каблуки постукивали по мраморному полу, а Грайс в своей безупречно удобной обуви не смогла за ней угнаться, зато смог Ноар. Они втроем остановились у выхода, их ослепили вспышки камер. Кажется, Дома Тьмы еще не было.

Они вышли, встав за богами. Делегация с виду была будто бы не очень впечатляющей, однако то, что Дом Хаоса вышел в полном составе означало высокую степень почтительности. Хрупкий нейтралитет между Домом Тьмы и Домом Хаоса не позволял никому из богов быть неосторожным в общении, и все правила божественного этикета всегда строго соблюдались в Эмерике.

Ноар показал средний палец многочисленным журналистам, а потом натянул капюшон еще сильнее. Грайс, пользуясь передышкой, закурила. Люди, щелкающие затворами фотоаппаратов, вспышки, протяженный недосып и раннее, холодное утро, вызывали у Грайс ощущение иллюзорности происходящего, все звуки казались отдаленными, спрятанными за стеклянным куполом.

Необычайно громким показался Грайс шум колес подъехавшей к аллее машине. Журналисты пустились в разные стороны, как рассыпанные орешки. Тот, кто был за рулем явно не волновался о том, что произойдет с не слишком расторопными людьми.

Машина была длинная, черная, похожая на катафалк и, вполне возможно им и являвшаяся. Блестящая, с обитой тканью крышей, машина одновременно была строгой и кокетливой, если это слово можно было применить к труповозке. Грайс почувствовала сбивающий с ног запах специй и ладана, когда дверь салона отворилась.

Первым вышел высокий человек, его кожа была черной, того оттенка, который мало кто из потомков рабов сохранил. Это была яркая, африканская чернота, и худощавое лицо человека, а вернее существа, с большими глазами и пухлыми губами, говорило о том, что ни единой капли белой крови в нем не было.

Боги, особенно самцы богов, как Грайс заметила, в целом были довольно высокими, хотя и не выходили за пределы человеческой нормы, однако глава Дома Тьмы явно достигал чуть больше двух метров, и возвышался над толпой, как статуя.

На нем был добротный черный костюм, который вовсе не выглядел дорогим и представительным, как костюмы Кайстофера и Дайлана. Черные ботинки были чистыми, однако подошвы давно отклеились, и теперь ботинки были похожи на разинутые пасти птенцов, просящих есть. Потертый цилиндр венчал голову этого странного бога, заставляя его казаться еще выше. Самой дорогой вещью, которая на нем была, являлся шелковый шейный платок, ослепительно-белый со странными, тонкими красными линиями, складывающимися в неразличимые из-за складок символы.

Без сомнения это и был Мэрган. Он поклонился Дому Хаоса, не обращая внимания на журналистов, будто они были не больше жучков. Мэрган подал руку, помогая выбраться из машины чернокожей, юркой девочке в длинном белом платье. Она была босая. Грайс вспомнила ее имя, так редко звучащее по телевизору — Касси. Касси из Дома Тьмы.

У Касси были большие, темные глаза, устремленные куда-то вверх, будто небо было ей интереснее всего. Рассеянная, блестящая улыбка блуждала по ее губам. На ее шее свободно, почти до живота, болтались бусы из каких-то кроваво-красных полудрагоценных камней.

Вспышки фотоаппаратов стали чаще — Кэсси и Мэргана видели слишком редко.

Грайс быстро выбросила сигарету, пока ее не заметили боги, выпрямилась.

Мэрган прошел вперед, к Дому Хаоса в полном составе (хотя, конечно, не хватало Лаиса, как ни крути, он тоже был частью семьи).

— Ваше приглашение, — Мэрган приложил руку к сердцу театральным, гротескным жестом. — Согрело наши сердца.

— Мы ждали вас, — сказал Дайлан. — И сердца наши бились в ожидании.

Мэрган приложил руку туда, где билось сердце Дайлана, и Дайлан сделал то же самое в ответ. А потом все случилось в секунду. Дайлан достал из кармана нож и воткнул себе в грудь, что для него было не таким уж необычным действием. Но то же самое сделал и Мэрган, а вслед за ним и Кэсси. Щелчки фотоаппаратов лились теперь с невообразимой скоростью. Дайлан разбил рукоятью ножа грудную клетку, вытащил израненное сердце, разрезал его на две половины и протянул Мэргану и Кэсси.

И вдруг Грайс увидела, что Кайстофер надевает латексные перчатки, а затем тоже достает нож. Ей захотелось вцепиться ему в руку, остановить его. Она прежде не видела, чтобы он делал с собой такие чудовищные вещи, как Дайлан, по крайней мере в состоянии порядка. Кайстофер, Олайви и Аймили не поморщившись сделали то же самое, что и Дайлан, и Грайс поняла, как мало это для них значит. Всего лишь этикет, ничего больше, ничего страшного.

Кайстофер, вытянув руки, чтобы не заляпать костюм, хотя он уже был испачкан, и не было больше смысла его беречь, разрезал сердце на два куска. Мэрган и Касси делили свои сердца на четыре куска. Они обменивались своей плотью так же, как люди при встрече обмениваются комплиментами.