И восстанут мертвые. Смерть знахаря. Любопытство убивает

– Ну, Харриуинкл, – Литтлджон отложил карандаш, осушил кружку и вытянул под столом длинные ноги, – вы отлично потрудились сегодня утром и, по-моему, вывели из игры тех, кого допросили. По крайней мере, на время. А теперь я должен встряхнуться и пообедать. Уже двенадцать сорок пять, а в час сюда придет инспектор Олдфилд. Нам многое нужно успеть перед дознанием, – оно ведь, кажется, в два тридцать? Думаю, в ближайшее время вы тоже будете заняты.

– Так и есть, сэр. Я лучше пойду. Встретимся на дознании.

Олдфилд появился вскоре после ухода Харриуинкла и застал коллегу за столом: Литтлджон обедал холодной говядиной с соленьями. Детективы обсудили предстоящее судебное заседание. Разумеется, Олдфилд просил отложить разбирательство в надежде, что коронер ограничится обычными формальностями – установлением времени и способа убийства, – а остальное перенесет на следующее слушание. Литтлджон сообщил Олдфилду о результатах собственной работы этим утром и об успехах Харриуинкла. Они договорились осторожно обойти вопрос о месте убийства, если коронер не будет настаивать, однако соглашение это легче было принять, нежели выполнить.

Мистер Абсалом Каррадайн, кавалер ордена Британской империи, был ведущим юристом Эвингдона и в известной степени – мастером своего дела. Однако кое-какие обстоятельства настроили его враждебно к деревенским жителям. Несколько лет назад его сын Роджер смело баллотировался в местный совет как кандидат от консерваторов по округу Трентшира, где веками побеждали тори, и полагал, что победа ему обеспечена. Но активная деятельность Каррадайна-старшего в налоговой сфере восстановила против него и его семьи сельских тружеников округа. В итоге избиратели, против обыкновения, проголосовали не так, как ожидалось: поддержали какого-то невзрачного, безликого кандидата от лейбористов, а Роджер провалился с таким треском, что едва не лишился избирательного залога. В довершение несчастья на следующих всеобщих выборах, проходивших через год, возмущенного Роджера оттеснили – предпочли ему нового многообещающего кандидата от консерваторов. Сельские жители округа Эвингдон почти единогласно отправили в отставку прошлого члена парламента, социалиста мистера Смиткинса, и выбрали на его место тори. Абсалом Каррадайн не простил этой наглой выходки и не давал спуску деревенским труженикам, когда встречал их у себя в суде. Он яростно набросился на Исайю Гормли, как только того привели к присяге.

Заседание коронерского суда проходило в местном сельском институте, перестроенном старом десятинном амбаре возле гостиницы «Колокол». Мистер Каррадайн, кавалер ордена Британской империи, восседал на судейском возвышении рядом с секретарем, на столе перед ним стоял большой кувшин с мутной водой. Это был высокий тучный мужчина лет семидесяти, с грубым красноватым лицом, орлиным носом, белыми волосами, седыми усами и суровыми голубыми глазами, сверкавшими сталью сквозь стекла старомодного пенсне в золотой оправе. Присяжные – группа избранных сельских жителей, одетых в лучшие свои костюмы, – сидели под прямым углом к судейской трибуне и неловко ерзали на стульях с гнутыми спинками, испуганные и подавленные важной обязанностью, что неожиданно на них свалилась. Они уже осмотрели тело жертвы, и теперь напускали на себя солидный, значительный вид.

В переполненном зале стояла духота. Дознания в Хилари случались нечасто, и на слушание явились все, кто мог прийти. Стирка, покупки, выпечка и штопка отодвинулись на второй план – большинство женщин в зале поспешили управиться с домашними делами утром, а то и вовсе отложили их на другой день. Уже настала пора жатвы, но множество сезонных рабочих отпросились у хозяев на полдня, оделись понаряднее и набились в зал института. Главные участники дознания – полицейские, мистер Клапледи, Исайя Гормли, мистер Хаксли и еще несколько человек – сидели на длинной скамье лицом к коронеру. Позади них пыхтела, шушукалась, хихикала и обливалась по́том простая публика. Одна женщина из семейства Гормли даже принесла в зал младенца, а когда тот начал жалобно хныкать из-за тесноты и духоты, заткнула ему рот большой соской.

Мистер Каррадайн внимательно изучил лежавшие перед ним документы, поднял голову, воззрился на публику, словно бык, заметивший красный плащ тореадора, и язвительно обратился к залу:

– Это вам не увеселительное представление, я не позволю превращать суд в кино. Еще один звук – и прикажу очистить зал.

Наступила гробовая тишина, слышалось лишь тяжелое дыхание толпы. Потом кто-то уронил зонтик, сконфуженно подобрал его, и слушание началось.