Окончательно слава за Машинкой закрепилась после одного случая. Как и у любого нового дела, у неё тут же возникли враги и недоброжелатели. Например, известные философы-бутовцы. Те оставались верными присяге, которую дали Леонидовне и её Бочке, громко настаивая на проверенных веками способах реанимации силами природы, то есть бочковым пивом. Для подтверждения примата натуры над машиной они откуда-то, чуть ли не из-под городского крематория, доставили дядю Цезаря. Дядя Цезарь от пожизненного употребления всего, что горит, стал цвета древнеримской бронзы, покрытой зеленоватой патиной. А сначала его называли как-то по-другому, это когда он ещё был цвета пионерского галстука. Сухощавого дядю Цезаря с уважением подвели к Машинке, о чём-то ему рассказали, похлопали по тонкому плечу, включили. Машинка завелась, взвыла и тут же запнулась. Натуропаты, поставившие на дядю Цезаря, радостно переглянулись, показав за его спиной большой палец, мол, знай наших! Их противники с надеждой посмотрели на Сашика. Сашик нахмурился, чего-то пошевелил возле маятника – Машинка вновь тронулась, но с натугой, без улыбки. Натуропаты поскучнели, затем и вовсе загрустили, ибо в финале дядю Цезаря разбили паралич и столбняк одновременно, чего мировая медицина не наблюдала никогда. В конце сеанса дядя Цезарь обвёл присутствующих неузнающим взглядом, сказал: «Никому нельзя верить», – и умер, не приходя в сознание.
Когда его выносили, из кармана одежды что-то выпало и откатилось.
9
После памятного турнира Машинка, по словам Сашика, надорвалась и слегка повредилась в уме. А сделать такую же новую пока не получалось. Он было ещё раньше по горячим следам сделал Машинку второго поколения, гораздо более мощную, но вскоре разобрал на цацки. Ибо она простреливала клиента буквально насквозь, после чего он не просто трезвел – он бросал пить, курить, начинал нешаблонно мыслить. Горше того – он начинал говорить правду, причём невзирая на лица! Получив назад супруга с таким букетом, жёны уже не несли Сашику пирожки и консервы, а, наоборот искали побить этот аппарат, желательно на его голове.
И дважды им это почти удалось. Помешала женская неопытность.
События сгустила Татьяна Викторовна. Однажды она поделилась новостями с хахалем Мишей, с которым коротала время перед будущим замужеством. Миша внимательно выслушал её критику, попросил подробности. Выслушав, кратко резюмировал: «Дура!» И пояснил: «Сашику твоему за это изобретение премия полагается, поняла?!» «Какая ещё премия?» – смутно отозвалась Татьяна Викторовна, пряча голую ногу под одеяло. «Нобелевская, дура, – пояснил Миша. – И не ниже! Ты знаешь, сколько за Нобелевскую премию дают бабок? Не знаешь? А что ты тогда знаешь?! Ты вот что, беги мирись с ним, пока его более умная не прибрала. И береги аппарат, как талию. У меня знакомый шофер возит в министерстве какого-то зама. Я поговорю, чтоб отослали заявку в Америку насчёт премии. А он её получит, помяни моё слово! А как получит, пусть сразу перепишет на тебя, придумай как».
Так объяснял Миша возлюбленной, заимев какой-то свой негативный интерес.
Поняв всемирным женским чутьём, что тут чем-то пахнет, Татьяна Викторовна вернулась на Сашикову грудь и даже начала готовить ему котлеты. Хвалила его и Машинку, говорила, что ошибалась, и только в разлуке заметила, какая это нужная людям Машинка: «Ты береги её, Александр!» Сашик рассеянно кушал принесённые котлеты и молчал. Дежуря возле Машинки, он месяцами ходил непрерывно трезвый, поэтому тоже слегка повредился. Начал говорить церковнославянскими оборотами, призывал к любви, прощению обид и переходить улицу только на зелёный свет светофора, игнорируя остальные. На работе его осторожно приводили в пример. Доводчица Лидочка, от которой Сашик в своё время отказался под могучим давлением Т. В., ему давно простила всё и наперёд, сказала старшей сестре: «Я буду за него бороться!» «Давай, – сказала битая мужьями сестра, – дуй!»
Короче, что-то назревало.
И назрело.
10