И возродится легенда (СИ)

И внутри таверна осталась прежней. Разве чуть гуще стало одеяло паутины и пушистой сажи на скрещенных балках низкого потолка, чуть больше пятен вина и пива впитал в себя пол, да полысел трактирщик за почерневшей стойкой. Но все так же гомонили и бурлили посетители, все так же верно поддерживали свод резные колонны, да дубовые бочонки услаждали глаз солидным видом и ароматом содержимого. И помост перед столами остался прежним. С него наяривали плясовые, или тянули заунывные песни миннезингеры, или выступали раешники и бродячие циркачи. Не зря стращал Дым призраками, обступил со всех сторон, вцепились когтистыми лапами едва не до сердца… Промозглая ноябрьская ночь осталась за стенами, а в таверне тепло, даже жарко. Несколько бревен горят, рассыпают жар в очаге. Суетятся девицы-подавальщицы. И плешивый трактирщик пускает по влажной стойке кувшины и кружки с пенными кудрями. Мальчишка лениво вращает вертел, сунув палец в рот, загляделся на представление. Бродячая труппа, честно отрабатывая стол и кров, играет пиесу, где разбитная девица то и дело убегает от горбатого, жадного мужа к хорошенькому любовнику. Посетители сопровождают действо топотом и смехом, подавальщицы, опуская кувшины на столы, невольно взбивают прядки. Им хочется быть на месте проказницы, миловаться с голубком, обманывать нелюбимого. Им хочется сиять в свете рампы с расставленными свечками неземным светом.

Стол, за которым устроились Эриль, Дым и подсевшая к ним ради выпивки и компании Батрисс, располагался у самого помоста. Кому-то это показалось бы преимуществом. Но для чутья и зрения вуивр было мучением. От «юной» актрисы разило потом и пудрой, перешибая даже вонь сальных свечей. Золотое парчовое платье пообтрепалось по подолу. И не так уж молода была она — из-под отслоившегося грима виднелись тоненькие морщины. Фат-любовник так же хорошо чванился, как скверно играл. Цеплял взгляд разве что рогатый муж. Он только прикидывался старым. Кудлатый парик, ужасающий грим и горб не могли скрыть порывистости, легкости движений, а баритон был бархатным, как копоть, покрывавшая балки над головой. Даже самые грубые и шумные завсегдатаи таверны очарованно замерли, когда он запел под лютню, пытаясь хоть так растопить холодность ветреной супруги.

— Ты — принцесса волшебной страны, в ожидании чуда.

Ты — звезда, на рассвете упавшая с неба на землю.

Я лишь ветра порыв, что летит неизвестно откуда.

Я лишь странник, что сказке, тобою рассказанной, внемлет.

Шипели и потрескивали свечи. Пьяная Батрисс навалилась роскошной грудью на столешницу, и слезинка сверкала на щеке, словно блестка рыбьей чешуи.

Но тут прискакал герой-любовник и принялся осыпать певца оскорблениями и насмешками, вызвавшими гогот в зале. А потом пнул так сильно, что горбун сорвался с помоста и рухнул на стол. Разлетелись тарелки, разбрызгивая жаркое. Попадали на пол вилки и ножи. Батрисс, сверкая глазами, подхватила кувшин с вином. Дым поднялся, закатывая рукава. Заскрипел зубами директор труппы…

Эриль оказалась с горбуном глаза в глаза. Они были разные: серый и зеленый с рыжим.

Иногда, чтобы понять друг друга, не хватает и пресловутого пуда соли. Но не в этот раз.

Вуивр протянула ладонь, помогая лицедею подняться. Он тяжело дышал, потирая ребра. Но произнес, учтиво поклонившись:

— Все в порядке, сударыня. Я верну вам долг после спектакля.

— Не…

Зрители, успокаиваясь, рассаживались по местам, директор труппы громко хлопал, призывая продолжать. Красотка посылала в зал воздушные поцелуи, попутно возвращая на место и зажигая упавшие свечи.

— Мерзкий горбун! — фальцетом вопил голубок, вытаскивая деревянный меч, выкрашенный под железо. — Выходи на поединок и помни: она будет моей! Ты не будешь больше стоять между нами и нашей любовью!

Обманутый муж резко сдвинул кудлатый парик назад, правой рукой выхватывая свое оружие. И напал так стремительно, что в этот раз с помоста едва не полетел его противник.

— Он убьет его! Что же вы? Нет, нет! — простирала руки красавица, натурально бледнея под гримом.

— Э! — завопил голубок. — Что ты делаешь?! Это я должен побеждать! Ох!

Он попытался парировать, пропустил удар в грудь и в ошеломлении упал на спину, заслоняясь руками. Горбун отбросил ногой выпущенное красавцем-любовником оружие и приставил меч к его горлу:

— Проси пощады!

Зал, чьи симпатии вновь всецело были на его стороне, вопил и ревел, и много разлетелось в осколки глиняной посуды, которой лупили по столам.

— Просю! Он спятил… Помогите!

Горбун повернулся к директору театра:

— Я больше не слуга тебе! Прощай.

И, отбросив меч, соскочил с помоста к столу Эрили.

Батрисс и Дым рукоплескали.