И возвращу тебя…

Смущенно улыбаясь, подошла мать, перехватила у Кольки свое упирающееся сокровище:

— Спасибо. Никакого с ним сладу. Уж больно длинный перелет. Если бы еще прямой, а то ведь с этой дурацкой посадкой…

Колька кивнул и отвернулся, не поддерживая разговор. В иллюминаторе виднелся берег, горы, море, белые домишки, как крупинки соли на выцветшей бурой скатерти. Наверное, Кипр. Теперь уже скоро. Колька вздохнул, возвращаясь к своим невеселым мыслям. Деньги-то он тогда достал, дурак. Из принципа. Что мог — продал, где мог — одолжил. Принес, шлепнул об стол тощей пачкой зеленых бумажек, повернулся уходить… сердце разрывалось в груди, распятое на гудящих от слез ребрах. Геля налетела сзади, прижалась к спине, залепетала, зашуршала невнятным водопадом слов… ну а дальше — понятно.

Когда расставались в аэропорту, плакала. Рашид, гнилозубый шакал, стоял рядом, покуривал. Пропустив всех девушек за прилавок таможни, он повернулся к Кольке и сказал что-то мерзкое, и протянул руку для рукопожатия. А Колька был настолько оглушен своим несчастьем, что даже не врубился в смысл сказанных слов, просто автоматически пожал гаду руку и отошел. Потом-то уже понял, но опять — потом. Прямо наваждение какое-то с этими «потом». А тогда…

— Не плачь, Ромео! — ухмыляясь, сказал ему тогда Рашид. — Ищи себе другую дырку. Их тут вон сколько — только пальцем помани…

Сказал и сгинул, в Волгоград больше не вернулся. Девушек он возил через Боснию, а там заваривалась к тому времени трудная, густая, на большой крови замешенная каша. Светка объяснила:

— Навсегда он уехал. С неверными сражаться. Перед отъездом, пьяный, хвастался: всю, мол, Европу на уши поставим, в мировом масштабе.

Делать было нечего — единственный след вел в Боснию. Колька нашел нужных людей и уехал на Балканы, воевать за славянское братство. Там же, в Боснии, и осел после войны. Любимую свою он так и не нашел, но домой не вернулся. Собственно, дом для него был там, где Гелька, а вышеградская автостоянка странным образом казалась наиболее близким к ней местом.

Репродуктор кашлянул и попросил пристегнуть ремни. Под крылом впереди замаячили тель-авивские пляжи, трубы и небоскребы. Самолет, следующий рейсом Москва-Белград-Тель-Авив, заходил на посадку в аэропорту имени Бен-Гуриона.

— Температура в районе приземления сорок два градуса Цельсия, — недоверчивым тоном добавил репродуктор и замолк со щелчком, будто застрелившись от одной только перспективы оказаться в столь невообразимом пекле.

Влажная жаркая духота потной ладонью ударила Кольку в лицо, и он инстинктивно качнулся назад, в поток прохладного воздуха, льющийся из кондиционированного нутра аэропорта.

— Эй, мужчина, поосторожнее! — кто-то чуть было не наехал на него полной чемоданов тележкой. — Смотреть надо!..

Говорили по-русски; этот же язык преобладал и в зале прибытия среди встречающих. Такое впечатление, что прилетел в Москву… впрочем, возможно, это объяснялось спецификой только что приземлившихся самолетов. Колька поправил на плече лямку рюкзака и решительно вышел из кондиционированной струи. Он чувствовал себя астронавтом, делающим первые шаги по опасной поверхности неведомой планеты.

«Скафандр и в самом деле не помешал бы… — подумал Колька, вытирая со лба мгновенно выступивший пот. — Как они тут живут, интересно знать?»

«Они» невозмутимо обтекали его с обеих сторон, направляясь к стоянке. Колька пожал плечами и повернул налево, туда, где выстроились в длинную очередь машины такси.

Шофер, не вылезая из машины, приглашающе махнул рукой; Колька сел сзади и поскорее захлопнул дверь. В машине было прохладно. «Вот так и живут, — ответил он сам себе. — Из кондиционера в кондиционер…»

— Тель-Авив? — полутвердительно спросил пузатый таксист, оценивающе глядя в зеркало заднего обзора на Кольку и его видавший виды рюкзак. Колька кивнул. Шофер тоже кивнул. Затем он приподнял майку, почесал внизу волосатого живота и только после этого включил счетчик.

— Жарко сегодня… — сказал он, коверкая английские слова и тронул машину. — Ты откуда? Румыния? Украина?

Колька молчал. Он не любил таксистов.

— Ни бум-бум? — ухмыльнулся шофер, по-своему истолковав Колькино молчание. — Много вас тут, которые ни бум-бум… На стройку приехал, работать? А? Ра-бо-та?

Последнее слово он произнес по-русски.

— Заткнись и смотри на дорогу, — грубо сказал Колька и отвернулся.

Таксист обиженно засопел, приняв вид человека, оскорбленного в самых лучших своих чувствах. «Интересно, сколько времени он так продержится? — подумал Колька. — У этих тварей минута без слова за год стажа идет.»

Толстяк нарушил молчание через целых четыре минуты.

— Центральный Автовокзал?

— Что?

— Куда тебя везти? Где твой отель? У вокзала?

— «Хилтон», — сказал Колька. — «Хилтон Тель-Авив».

— «Хилтон»?.. — задохнулся таксист и посмотрел на Кольку совсем другими глазами. Недавнюю обиду он явно успел позабыть. — Ничего себе…