И время и место: Историко-филологический сборник к шестидесятилетию Александра Львовича Осповата

Мысль о связи театра и народного просвещения была в конце 1830-х годов подробно развита Шаховским в ряде статей по истории театра¹³. Более того, риторические конструкции, которые Шаховской применял, говоря о драматург ах XVIII века, использовались им и для характеристики деятельности Петра:

Часто слышу я ныне обычный вопрос: гений ли Сумароков? Да и нет, смотря по тому, кто и как спрашивает. … тому вопросителю, который … называет гением врожденную способность к произведению изящнаго, или даже самого человека, упредившаго в просвещении своих одноземельцев и увлекшаго их за собою, я отвечаю: да, Сумароков – гений! Тому же, кто словом гений хочет ознаменовать какой-то непостижимый дар безусловнаго самотворчества, отвечаю: нет. Один Бог создал мир из ничего, и сам собою; так не токмо Сумароков, но едва ли и сам чудеснейший в мире Преобразователь нашего отечества, в этом смысле может назваться гением! Петр Великий сотворил свою Империю из первобытнаго в ней добра и благоприобретений Его предшественников, но примерам мудрых законодавцев, и не без советов и содействий, прояснителей и исполнителей Его сильной воли [Шаховской 1842:2].

Шаховской здесь вступал в очередной раз в спор с Руссо и его последователями, для которых «Петр обладал талантами подражательными, у него не было подлинного гения, того, что творит и создает все из ничего» [Руссо: 90]. Обвинения Петра и русских вообще в подражании, как отмечали исследователи, были общим местом европейской публицистики [Мильчина, Осповат: 577^_578] [Мильчина: 423–424]. Однако для Шаховского в этом не было ничего зазорного. К тому же «литературный» код позволял апеллировать к авторитету А.В. Шлегеля. Практически переводя из «Курса драматической литературы», Шаховской возражал на обвинения в подражательности:

Нас упрекают, что мы пользуемся чужим, готовым, но пусть покажут мне народ, просветившийся без заимствований; уже так давно все перенимается, переплавляется и улучшается, что память человеческая не достигает до времен самоделия [Шаховской 1833: 44]¹⁴.

В итоге при таком подходе:

1) переимчивость русского народа оказывалась залогом его «гениальности» и дальнейшего успешного просвещения;

2) реформы Петра и его старание «обрусить и окоренить у нас еще вводимое им просвещение» [Шаховской 1833: 47] согласовывались с национальным характером;

3) все русские «гении», принимавшие участие в создании театра как «индикатора просвещения» (Ломоносов, Волков, Сумароков), объявлялись продолжателями дела Петра;

4) наконец, сам Шаховской, с начала своей карьеры стремившийся «обрусить все, что найдется хорошаго в чужих театрах» [Шаховской 1840b: 66], занимал достойное место в ряду этих «гениев».

Единство языка описания политической и театральной истории у Шаховского позволяет выдвинуть предположение о непосредственной связи между замыслом «Исторического обзора нашего просвещения» и историко-теоретического труда о театре, который писался начиная с конца 1810-х годов¹⁵ и вылился в ряд статей, опубликованных в начале 1840-х.

Примечания

¹ В связи с тем, что А.А. Гозенпуд очень бегло охарактеризовал последний период творчества драматурга [Гозенпуд: 68–72], по сей день актуальными продолжают оставаться материалы к биографии Шаховского [Ярцев].

² После 1832 года и до смерти в 1846-м им написаны около 10 пьес [Шаховской 1961: 824–825].

³ Письмо было ответом на брошюру Мещерского «Lettres d’un Russe» (1832), как следует из текста, прежде драматург в переписке с Мещерским не состоял [Шаховской 1833: 26].

⁴ Хранящееся в ОР РГБ «Еще письмо о Петре Первом кн. А. А. Шаховского» (Ф. 231/III. П. 12. № 6; не ранее 1843 года) сейчас недоступно.

⁵ В «Казаке»: «Царства Рускаго достоин, / ПЕТР, герой и Государь; / Он в сраженьи первый воин / На престоле первый царь» [Шаховской 1815: 45]. В «Ломоносове» герой говорит: «Кажется я изрядно изобразил радость столицы при возвращении