И время ответит…

Но скажу уж кстати, что младшая барышня, хорошенькая Юлинька Юхневич, в конце концов, всё же вышла замуж за одного из этих молчаливых обожателей-семинаристов, за наиболее долготерпеливого и упорного Сашеньку Соколова. Правда, к тому времени, когда она с ним обвенчалась, он уже не был семинаристом, а закончил юридический факультет университета. Ведь далеко не все семинаристы выбирали духовную карьеру. Принуждения в этом вопросе не было, а курс семинарии давал полное среднее образование и возможность держать экзамен в любое высшее учебное заведение.

Барышни Юхневич учились в Смоленской женской Мариинской гимназии, и только старшая — Марочка, её уже закончила.

После смерти родителей, ушедших почти сразу, один за другим, такой большой дом для трех девочек стал вовсе не нужен. Их два брата учились в кадетском корпусе и приезжали домой только на каникулы. Но бросать старый дом они не хотели. Старшая барышня, которую давно уже почтительно величали Марией Феликсовной, стала теперь главой семьи. Это была моя будущая мама.

В Смоленске семья осела, когда дедушка мой — полковник русской армии дворянин Феликс Юхневич, (отличившийся когда-то при взятии Плевны), был уволен в запас. Бабушка и дедушка были похоронены в Смоленске задолго до моего рождения, хотя могила дедушки на католическом кладбище при костеле (он был польского происхождения) сохранилась до сих пор с её незатейливым гранитным памятником — под «крест из березы» и с каменным надгробием, где выбито имя дедушки и даты его рождения и смерти. Незадолго до моей эмиграции в Америку я видела эту могилку в последний раз…

Семья Юхневичей была не из богатых. Никакими поместьями, землями и прочей «недвижимостью» не владела. Жили на сравнительно небольшое военное жалование. Но концы с концами всегда сводили. Мальчики учились в корпусе на казённый счет. Девочки — в Смоленской женской гимназии, а языкам — французскому и немецкому, и музыке — бабушка обучила их сама, благо и тем, и другим владела с детства, так как была родом из Швейцарии.

После смерти отца достатки семьи значительно сократились — пенсия была очень небольшой. И старшая барышня, которая к тому времени уже закончила гимназию, а к счастью еще и восьмой класс, дававший диплом «домашней учительницы» и право преподавания в младших классах гимназии, — сразу же устроилась на работу в ту же Мариинскую гимназию, которую только что кончила с отличием. Это было, конечно, большим подспорьем для семьи, однако кухарку Анфису пришлось отпустить, а денщика забрали сразу после смерти отца.

Денщика, — дядю Андрияныча — в семье считали своим и девочки помнили его «с самого своего рождения». Теперь уже почти взрослые «барышни» горько плакали, расставаясь со своим «Дядькой»… Андрияныч и сам прослезился.

Оставалась одна молоденькая горничная Дуняша, которая ни за что от своих барышень уходить не хотела, хотя старшая (а теперь глава семейства — Марочка), считала, что они вполне могут обойтись со своим маленьким хозяйством и самостоятельно.

— Никуда я от вас, барышни, не пойду, вот и всё! — решительно заявила Дуняша. — Хоть вы мне и совсем не платите!

Как жила, так и жить буду. И обед вам не хуже Анфиски сготовлю! — Так вот и осталась, несмотря на мизерное жалование, которое они могли ей предложить. Вот с неё-то, с Дуняши, и начинаются удивительные истории из жизни моего отца и всего нашего семейства.

«— Такая милая и веселая была эта деревенская девушка», рассказывала мама. «С толстей русой косой, с широким улыбчивым лицом, с серыми приветливыми глазами, — приятное русское лицо, ничем особенно не отличавшееся. Нос слегка курносый, с „пуговкой“ на конце, весь в рыженьких веснушках. Она пришла из деревни на заработки и сразу попала к нам. Городской жизни она совсем еще не знала. И вдруг оказалось, что наша Дуняша… — ясновидящая! Такого слова она, конечно, не знала, да вряд ли и слышала когда-нибудь, но вот что она нам рассказала:

— Не смейтесь, барышни… Только находит на меня чтой-то… Не так что б частенько, но бывает… И тогда я ровно как во сне вижу… А потом, что увижу, то и сбудется опосля… Верно, верно…»

Барышни Юхневич были в восторге, смеялись и приставали к Дуняше:

— Ну душенька, голубушка! Погадай нам! Ну, пожалуйста! Даже старшая присоединялась: — Ну, а мне, Дуняша?

Но Дуняша обижалась: — Никакая ни гадалка я… А вот найдет, тогда и сама скажу…

И вот, однажды, когда младшие барышни улеглись спать, а старшая еще собиралась почитать в постели, в дверь тихонько постучалась Дуняша: — Можно к вам, барышня?

— Входи, входи, Дуняша. Ты не заболела ли? — встревожилась моя будущая мама.

— Нет, — отвечала Дуняша, — нет… Только вот «нашло» на меня… Хотите, про вас скажу, вот всё как сейчас, ровно вижу…

Мама, стараясь не улыбаться, серьезно говорит: — Ну что ж, Дуняша, конечно, скажи. Да ты присядь.

Дуняша садится на краешек стула возле постели и говорит самым обычным своим деревенским говорком:

— Так вот, барышня, не долго-то вам в девках вековать… Небось, в весенний мясоед и свадьбу, даст Бог, сыграете.

— Да с кем же, Дуняша? — интересуется мама.