И все небо для нас

– Прости, что ушла без тебя. – Присаживаюсь перед сестрой на корточки и беру ее руки в свои. – Что мне сделать, чтобы искупить вину?

– Вытащи их! И возьми меня с собой к Голдею. – При упоминании имени сестра краснеет.

– Возьму.

Встаю, склоняюсь к голове Милы и рассматриваю венок. Крику будет… Озадаченно почесываю затылок. Отрезать не вариант: проплешины до сентября не зарастут.

– Девочки, мне послышалось или кто-то кричал? – Тамара выходит на крыльцо, вытирая руки полотенцем.

– Не послышалось, – гневно отвечаю я. – Вот, посмотри! – Отхожу в сторону и указываю на голову Милы. – Почему ты оставила ее одну?

Бабушка подходит ближе, присматривается и ахает. А потом начинает смеяться.

– Что смешного? – вскидываюсь я.

– Да, что смешного?! – обижается Мила, сжимая кулаки.

– Девочки… – Тамара кладет руки нам на плечи и продолжает, прежде чем я успеваю отстраниться: – Ваша мама тоже так сделала, когда была маленькой.

Когда кто-то говорит о маме, мы с Милой готовы простить многое, особенно если человек рассказывает хорошее. То, о чем мы не знали и сами бы никогда не догадались. Теперь воспоминания – все, что осталось у нас о ней.

– Надя как-то сунула репей в косу. Его было так много, что пришлось отстричь почти все волосы.

– Так вот почему она их не отращивала, – понимаю я.

– Да, тот случай ее многому научил, – Тамара грустнеет и аккуратно притрагивается к голове Милы. – Ничего страшного, сейчас все вытащим, – с ободряющей улыбкой говорит она сестре.

Мила кивает.

– Только не отстлигай мне волосы, ладно? – просит она.

* * *

– Придерживай у основания, – командует бабушка. – Меньше боли будет.

Мила прижимает волосы к голове, а я помогаю ей давить сильнее. Иногда она хватает меня за руку, жмурится и впивается ногтями в мою ладонь. Стискиваю зубы и терплю, как порядочная старшая сестра.

Репей отчаянно цепляется за волосы Милы, но мы не сдаемся. Бабушка одну за другой вынимает колючки и бросает их в таз с водой.

– Верочка, сходи за расческой и шампунем, – просит бабушка.

Отправляюсь в дом. За спиной звучат голоса:

– Ну, как ты, Люсенька? Болит головушка?

– Чешется… Спасибо, бабуля!

Оглядываюсь и вижу, как Мила обнимает Тамару.

Детское сердце проще завоевать, чем подростковое. Но если бы не бабушка, мы бы сейчас мучились и ссорились.

Возвращаюсь с полотенцем на плече, шампунем и расческой. Бабушка моет голову Миле прямо на улице, черпая нагретую воду из крупных бочек. Из них Тихон и Ирма поливают грядки, и мне становится неудобно. Бабушка могла бы помыть сестре голову в доме.

– Щекотно! – Сестра хихикает, когда ей за уши попадает вода.

– Потерпи немножко, зайчик.

Бабушка умело вытирает волосы Милы и оборачивает полотенцем.

– Походи немного так, потом снимем полотенце и проверим, осталось ли что-то еще.

– Холошо! – Мила хлопает в ладоши и поворачивается ко мне. Ее взгляд на секунду становится виноватым: – Можно мне «Милку»?

С тех пор как дядя с тетей узнали про ее любовь к этому шоколаду, у нас хранится запас. Некоторые сладкие ассорти Ирма специально припрятала на будущие праздники.

– Можно, ты сегодня настрадалась.

– Ула-а-а! – Сестра уносится в дом, топоча по деревянному крыльцу.

Собираюсь пойти за ней.

– Все еще сердишься на нас с дедом? – спрашивает Тамара.

Она не насмехается надо мной, не грубит и не пытается заставить ее полюбить, но один звук ее голоса меня раздражает.

– Вы отказались от мамы, значит, сделали свой выбор.

Тамара со вздохом присаживается на табурет с нетипичным дизайном. Наверное, его сделал Тихон.

– Это было так давно…

– Но это факт.

– Верно. И мне жаль, что все вышло именно так. С тех пор как Надя ушла, я жалела о нашем последнем разговоре каждый день.

Скептически поджимаю губы. Подумаешь. Я могу придумать тысячи подобных отговорок и прикинуться жертвой.

– Раз ты так жалела, почему не приложила больше усилий, чтобы помириться с мамой?

– Я делала все возможное, даже зарегистрировалась в интернете. Надя никогда мне не отвечала. Я слишком сильно ее обидела.

Этот разговор мне противен. В горле взбухает ком обиды. Отвожу глаза к небу, чтобы подавить непрошеные слезы.

– Вера, сможешь ли ты когда-нибудь простить меня? – шелестящим голосом спрашивает Тамара.

Хочется выплюнуть «нет», но в голову приходит идея. Можно спросить об этом дядю, но он не виноват в ссоре мамы с ее семьей. А Тамара виновата.

– Может быть… – Выдерживаю паузу. – Если расскажешь об отце.

Бабушка поднимает на меня растерянный взгляд.

– Этого правда будет достаточно?

– Сначала послушаю, а потом решу. Мне просто интересно, – разглядываю ногти, – за что вы с Семеном так возненавидели папу, что разлучили их с мамой… и пытались заставить ее сделать аборт.

Тамара слабо выдыхает:

– Ты и это знаешь?

– Прекрати прикидываться дурочкой. Я знаю, что ни ты, ни твой муж не хотели, чтобы я появилась на свет. Так что потрудись и расскажи о том, кого вы оба так сильно ненавидели и кого так любила мама, что сбежала из дома.

Бабушка теребит полотенце. Даю ей время собраться с духом. Шестнадцать лет я жила в неведении, и теперь, когда у меня появился шанс узнать правду, я ни за что не отступлюсь.