И все небо для нас

Гордей смеется, прикрывая глаза. Кажется, мне никогда не надоест его смех. Такой добрый, теплый, согревающий… Стоп! Что это за мысли? Гони их прочь. Сажусь на кровать в позе лотоса.

– Так и будешь с пончиком обниматься?

– А что, ревнуешь?

– О, да. Вот бы ты и меня обнимала так же, как эту подушечку.

С досадой понимаю, что он сюсюкается в шутку. Кидаю в него пончик.

– Дурак.

– М-м-м… – Гордей покусывает губы и вертит в руках подушку. – Ты не могла бы надеть реквизит?

– Какой еще реквизит? – Снова скручивает живот.

Боже, только не это.

– Просто в кадр попадут твои плечи и ключицы, а в рубашке их не видно. Тут дело в эстетике.

Скрещиваю руки на груди, хотя мне хочется закрыть ими плечи. Чувствую себя уязвленной.

– Я не буду переодеваться.

– Почему?

– Потому что…

Не могу же я сказать ему правду? Щеки наливаются румянцем.

– У тебя месячные?

– Нет! Фу, не говори со мной на эту тему!

– Почему?

– Это… неправильно!

– Почему? – Гордей склоняет голову набок и наблюдает за мной с нескрываемым интересом.

– Ты же парень.

– И что?

– Это мерзко.

– Ты считаешь свое тело мерзким?

На сей раз Гордей смотрит на меня серьезно. Становится не по себе. Сглатываю ком и впиваюсь ногтями в колени через ткань джегинсов. Пауза затягивается, я должна как-то объясниться. Слова выходят, царапая горло:

– Мне не нравится мое тело.

– Почему?

– Не знаю. Просто не нравится.

Гордей молчит. Подбирает слова? Все же он не бездушный провокатор, крушащий стереотипы, а хороший парень.

– Предлагаю компромисс: ты наденешь реквизит и покажешься мне, но видео мы снимем в твоей одежде.

Это ловушка. Если я сейчас пойду у него на поводу, то Гордей и дальше будет предлагать компромиссы.

– Ну… – вздыхаю. – Что там за шмотки? Сначала посмотрю, потом решу.

Гордей открывает шкаф и достает из него светлое платье с принтом в виде листьев. Бретельки тонкие, декольте нет, резинка стягивается на поясе, как меха нераскрытого аккордеона. Ну, хоть лифчик под него не нужно надевать. Почти решаюсь протянуть руку, но стыдливо отдергиваю ее.

– Что, так не нравится? – Гордей приподнимает бровь.

– У тебя… э-э… – Лицо горит.

– Говори, не бойся, – подначивает Гордей.

– У тебя есть бритва?

– Есть.

– Можешь… одолжить?

Гордей старается остаться серьезным, но его губы подергиваются. Как же ему сейчас сложно не рассмеяться во весь голос.

– Вер, мы оба люди, – говорит он.

– И что?

– А то, что у всех половозрелых людей растут волосы. В этом нет ничего такого. И, как я уже говорил, в кадр попадут только твои ключицы и плечи. Не надо брить ноги.

– Зачем ты это сказал? – Прячу лицо за ладонями. – Ты должен был дать мне бритву и притвориться, что ничего не слышал!

– Вижу, ты еще не готова к радикальным методам, – покашливая от смеха произносит Гордей. – Хорошо. Я одолжу тебе бритву и сделаю вид, что ничего не слышал. Возьми.

Сквозь пальцы вижу, как он кладет на кровать вешалку с платьем.

– Кстати, а почему оно у тебя в шкафу? Ты что, сам его носил? – Опускаю руки и пытаюсь пристыдить его ответной колкостью.

– Я же шью, у меня одеждой весь дом завален. В шкафу только самые лучшие экземпляры. Остальные продаю.

Закатываю глаза и вешаю платье на руку.

* * *

Платье садится по фигуре. Я начинаю себе нравиться, пока не опускаю взгляд на плечи. Прикрываю их ладонями и, выдохнув, выхожу из ванной комнаты. Гордей ждет, сидя на кровати. В его руках подушка-пончик. Замираю в дверном проеме.

– Если тебе они кажутся такими же уродливыми, как мне, скажи прямо.

Когда Гордей кивает, помедлив, убираю руки и нервно заламываю пальцы. Только бы он не стал надо мной смеяться. Только бы не сказал чего-нибудь…

– Так все же прекрасно, чего ты?

– Ты серьезно?

– Более чем. Это всего лишь веснушки.

– Всего лишь! – Всплескиваю руками. – У тебя-то их нет.

– Это твоя особенность, Вер. – Гордей откладывает подушку и подходит ко мне. От него пахнет шоколадом и мятой. – Когда ты родилась, солнце поцеловало твои плечи, и его тепло проступило веснушками.

Его глазам невозможно не верить, а уж речи завораживающие, как трели соловья. Нужно срочно сбросить с себя его чары, пока не потеряла голову!

– А ты неплохо сочиняешь сказочки. – Отступаю за порог комнаты. – Я не хочу сниматься в платье. Пойду переоденусь.

– Человек прекрасен сам по себе, помни об этом! – кричит Гордей вслед.

Возвращаюсь в привычной одежде и сажусь в кресло. За столом к штативу прикреплены кольцевая лампа и смартфон.

– Сейчас глазам будет непривычно, – предупреждает Гордей.

Он включает лампу, и я жмурюсь.

– Офигеть, как ярко.

– Иначе лицо будет плохо видно.

– Но за окном же день?

– Тебе еще многому предстоит научиться, Верусик. – Сбоку от лампы стоит круглое зеркало, и Гордей подмигивает мне через него.

– Что-о? Верусик?

– Мы с тобой общаемся уже больше двух недель. Как-то скучно звать друга только полным именем. Если хочешь, выбери мне прозвище.

– Не люблю клички. Лучше сам скажи, как тебя звать?

– Обычно меня зовут Дей.

– Кто, друзья?

– Мама, Тихон и иногда Ирма.

– А что насчет друзей?