И все небо для нас

В раннем подростковом возрасте у меня снова завязались отношения с одноклассницами. Маме стало полегче, Мила уже умела ходить и показывать, что ей нужно. У меня появилось время побыть «обычным подростком». Мы с подругами навещали друг друга, гуляли, ходили в кино и вместе хрустели попкорном. Иногда обсуждали мальчиков или актеров, которые нам нравились.

Когда мамина болезнь вернулась, всех «друзей» сдуло ветром. Со мной им стало «скучно», а еще они наговаривали на Милу, мол, она слишком шумная и им надоело, что она все время таскается со мной. Так из моей жизни пропали все равнодушные люди.

Пойду проверю, кто в кухне. Если Семен с Тамарой, вернусь обратно. Выхожу на цыпочках из комнаты, прикрываю дверь, но не щелкаю замком, и крадусь по лестнице. Она негромко поскрипывает.

В кухне за столом сидит дядя. Он смотрит куда-то в одну точку и сжимает красную кружку. Заметив меня, ничего не говорит.

– Как она? – шепотом спрашиваю.

– Спит, – тихо отвечает дядя.

Помявшись у двери, захожу и наливаю себе воды. Сажусь напротив дяди, делаю глоток и вытаскиваю из глубины сердца:

– Прости меня.

– Ты не виновата, – лицо Тихона светлеет. Он едва заметно улыбается. – Они всегда приходят тогда, когда их меньше всего ждут.

– Выпроводил бы их, и все.

– Они все же мои родители. Чтобы попасть сюда, им пришлось проделать долгий путь. Я не могу выгнать их.

Пожимаю плечами, выказывая безразличие. В ночной тишине слышны наши поочередные прихлебывания.

– Не бери в голову, Вер.

– Ты о чем?

– О словах папы. Он всегда резкий, но так же, как Надя и ты, он довольно вспыльчив. Ему трудно держать эмоции под контролем.

– Как будто это мои проблемы, – фыркаю, откинувшись на спинку стула. – Он вообще-то «старше и мудрее», – показываю пальцами кавычки. – Вот пусть и ведет себя соответственно.

Тихон улыбается уже шире.

– Что?

– Ты действительно копия Нади. Она так же ворчала на папу, когда они ругались.

– Неудивительно. Он невыносим. – Допиваю воду, облокачиваюсь на стол и доверительно говорю: – Ты слышал, что он сказал Гордею? Он назвал его голубком!

В груди все клокочет от возмущения. Стоит только вспомнить, как Семен унижал моего друга, как мне хочется ему врезать. И плевать, что он мой дед. Ненавижу снобов-эйджистов, развешивающих на всех ярлыки.

– Тебе он нравится, да?

– Кто? – Включаю дурочку, но щеки краснеют. – Гордей? Нет! Он же совсем не мужественный.

Тихон подпирает щеку кулаком.

– Ему всего шестнадцать. Мужественность еще расцветет.

– Ну, не знаю…

– Нет ничего зазорного в том, чтобы любить.

Жар достигает кончиков носа и ушей.

– О чем ты говоришь? – голос становится громче. Нервно посмеиваюсь. – Какая любовь? Я… мне никто не нравится. И не понравится. А почему ты уволился из школы? – выстреливаю самым интригующим вопросом.

Дядя перестает улыбаться. Его взгляд грустнеет.

– Он рассказал?

– Да. Но отказался объяснять причины. Велел не спрашивать его об этом.

Тихон допивает воду и подходит к раковине; моет кружку и ставит в сушилку. Обернувшись, он прислоняется к тумбе, придерживаясь за ее края.

– Извини, но я тоже не могу рассказать. Пока не могу, – говорит дядя тревожно. – Пожалуйста, не спрашивай Ирму. Если Гордей расскажет, не страшно. А если он не расколется, то я когда-нибудь обязательно все объясню. Но сейчас не могу. Понимаешь?

Киваю, хоть и чувствую разочарование. Проходя мимо, Тихон останавливается и легонько поглаживает меня по голове.

– Спокойной ночи, Вера. Не забудь выключить свет.

Снова киваю. Вслушиваюсь в скрип ступенек под его ногами. Вопросов теперь стало в тысячу раз больше.

Что же они с Гордеем такое скрывают?

* * *

К утру мне удается вздремнуть. Натужный гул продирается сквозь пелену тяжелого сна. Кому приспичило убираться в такую рань? Мы с Милой спускаемся вниз, зевая и потирая глаза. Бабушка бродит туда-сюда с пылесосом, уделяя особое внимание ковру, а дед еще не проснулся.

Заметив нас, бабушка улыбается и выключает пылесос.

– Я вас разбудила? – кричит она, словно контуженная шумом. – Простите, не посмотрела на время.

– И как ему удается спать? – Плетусь на кухню за стаканом воды.

– Твой дед носит слуховые аппараты, – поясняет Тамара.

– Он мне не дед, – сухо бросаю я, набираю полный рот воды и тщательно полощу его.

– Почему ты так говоришь, Верочка?

– Мил, проверь, встали ли тетя с дядей. – Подгоняю сестру легким шлепком по ягодице. Она, кивнув, убегает по лестнице. Мы с бабушкой встречаемся взглядами. – Разве не вы отказались от моей мамы и от меня?

– Это было очень давно.

– Но это было, – настаиваю я, – и почему-то за все семнадцать лет вы не пытались помириться с мамой.

– Пытались, но она не хотела нас прощать.

– Ладно, допустим. Но если бы вы хотели вернуть ее, если бы вы хотели узнать меня получше, то сделали бы все, чтобы найти маму и воссоединить семью.

Тамара вздыхает.

– Ты права, Верочка…

– Я Вера. Мне не пять лет.

– Хорошо, Вера. – Прочистив горло, она продолжает: – Твоя мама всегда была очень целеустремленной… и злопамятной. Если она чего-то не хотела, никто не мог ее заставить это сделать. Мы так и не смогли выяснить, где она.