– Прости. У меня были проблемы с самооценкой, – бормочет она, – а Тихон Семенович относился подоброму. Не только ко мне, ко всем ребятам. Но мне казалось, что он такой внимательный исключительно для меня. И… ты уже знаешь, что мне нравятся мужчины постарше, – Лида заправляет волосы за ухо, стреляет в меня взглядом и опускает глаза. – Тело уже начало меняться. Я решила, что Тихон Семенович – моя первая любовь. Мне казалось, что он тоже любит меня, что ответит взаимностью. И я попробовала его поцеловать, но он резко мне отказал. Это сильно меня задело. Я не могла вынести мысли о том, что меня не любит тот, кого люблю я, и поэтому решила испортить ему жизнь.
Я думала, что мне будет больно или неприятно слышать ее признание, но мне все равно. Прошлого не исправить. Дядя счастлив: он управляет тату-салоном, развивает художественные таланты; удочерил нас с Милой, может позволить себе жить в доме и недавно стал отцом. Если бы не Лида, был бы он сейчас счастлив?
– Вера.
– М?
– Скажи, что думаешь.
– Посмотри на меня, если хочешь, чтобы я что-нибудь сказала.
Лида поднимает голову, мы встречаемся взглядами. Из наших ртов вылетают облачка пара. Понемногу темнеет, пора возвращаться домой.
– Я думаю, что тебе надо извиниться перед Тихоном. Я думаю, что ты поступила плохо, но хотя бы понимаешь это и раскаиваешься. А еще я думаю, что ты могла бы восстановить репутацию дяди публичным заявлением о своем поступке.
Лида молчит. Ей нечего сказать. На ее месте я бы тоже не знала, как отмыться от собственной глупости.
– Прости, что растоптала твой подарок. Это было грубо, – добавляю я. Лида улыбается, ее глаза светятся. – Не думаю, что мы останемся друзьями. Вряд ли я смогу тебя простить.
Разворачиваюсь и иду по дороге. Ухожу далеко, когда до меня долетает оклик Лиды:
– Ты не будешь дружить со мной, даже если я прилюдно извинюсь?
Оборачиваюсь через плечо и, приложив руки рупором ко рту, кричу:
– А ты действительно извинишься?
– Я попробую!
– Тогда и поговорим.
Мы расходимся… Прежняя я не умела верить людям. Прежняя я не любила никого, кроме мамы, и занималась только воспитанием сестры. А еще прежняя я никому не давала второго шанса. Может, мне тоже надо измениться, чтобы в моей жизни появилось больше хороших людей?
Новый год мы встречаем большой семьей. Нашу с Милой радость омрачает то, что мамы с нами не будет.
По просьбе тети дядя поставил высокую искусственную елку. Пахнет мандаринами и еловыми ветками, которые с собой привезли дедушка с бабушкой.
К нам на праздник заглядывают Алена с Гордеем, Резо с родителями. От шума у меня с непривычки закладывает уши.
Мила носится вокруг стола с бенгальскими огнями; она поет, танцует и всячески развлекает старших; бегает с Ирмой посмотреть на Васю, и всякий раз, когда малыш засыпает, важно шикает на нас, приставляя палец к губам. Тогда градус веселья сбавляется, но ненадолго.
Мы с Гордеем пытаемся найти укромное место, чтобы побыть вдвоем, но взрослые все время находят, чем нас занять. Я накрываю и убираю со стола, Дей помогает переставлять стол, стулья и кресла.
Бьют куранты, играет гимн страны. Вано открывает шампанское, и пробка улетает на кухню, по счастливой случайности ничего не разбив.
Расслабившись, взрослые вспоминают былые времена, и нам с Гордеем наконец-то удается улизнуть на улицу. Мы идем к нашему полю, похрустывая свежевыпавшим снегом; держимся за руки в варежках, подаренных бабушкой. Она связала для меня красные, а для Гордея темно-синие.
– А как же подарки на праздники? Ты ведь отдал блокнот мне.
– Какие праздники?
– Ну, четырнадцатое и двадцать третье февраля, восьмое марта, – перечисляю я.
– Я в армии не служил, – замечает Гордей.
– А я не участвовала в борьбе за равноправие.
– Значит, остается только четырнадцатое февраля.
Под падающими снежинками и грохочущими вдалеке салютами мы рассуждаем о всяких глупостях. Счастье пробирается под кожу вместе с легкой дрожью от зимней прохлады. Когда Гордей крепко обнимает меня, я перестаю дрожать, а когда целует, окончательно согреваюсь.
К четырнадцатому февраля я разрисовываю красную бумагу сердечками разного размера и долго и старательно вырезаю фигурки. Потом высыпаю их в конверт, как конфетти, и скрепляю его печатью. Я не сильна в рукодельных подарках.
Гордей довозит нас на скутере до кафе, и я не знаю, чего ожидать. Мы заказываем кофе: он – американо, я – латте, и оба – разные пирожные на десерт. У людей должно быть что-то общее, но и разность во вкусах и характерах не повредит. Во всем нужен баланс.
Гордей подается вперед, упирается локтями в стол и вскидывает палец:
– Интересный факт о любви номер сто девяносто девять. – Он поправляет невидимые очки у себя на носу. – На английском «влюбиться» звучит как «to fall in love», что означает, если перевести дословно, «упасть в любовь».
– Очень романтично, – говорю. – Только что мне делать с этой информацией?
– Даже не знаю, – Дей откидывается на спинку стула и мы переглядываемся, пока официант не приносит наш заказ.
Когда дело доходит до романтики, я теряюсь.