И все небо для нас

Он целует меня в макушку и уходит. Если дядя не может, значит, сможет кто-то другой.

* * *

Жизнь имеет свойство удивлять, когда ничего не ждешь.

Я лишь однажды пожаловалась Гордею, что дядя не повезет меня в город, и вот результат – мы загружаем рюкзаки в багажник автомобиля Алены. Она стоит, опершись бедром на капот, и крутит брелок с ключами на пальце. Глаза прикрыты черными солнцезащитными очками-бабочками, одета она в белый топ без бретелек, короткие джинсовые шорты и шлепанцы. Ее стрижка стала немного короче с тех пор, как я видела ее в последний раз, но форма осталась неизменной – каре.

– Спасибо, что согласилась помочь. – Тихон стоит рядом с коляской, в которой посапывает Вася.

– Пустяки. Давно хотела развеяться, – одарив дядю улыбкой, Алена заглядывает в коляску, мгновение умиляется, а потом машет руками и Васе, и дяде: – Пока-пока.

– Звони, если будут проблемы, – говорит мне дядя.

– У нее не будет проблем, – подмигнув дяде поверх очков, Алена садится за руль.

Мы с Гордеем хотим сесть на задние сиденья.

– Нет-нет. Гор, ты сядешь спереди, а Вера за моим креслом, – командует Алена.

Похоже, не только моих родственников беспокоят наши с Деем гормоны. Хотя откуда они могут знать, что у нас на уме? Ни я, ни он не выглядим похотливыми подростками, держим мысли и желания при себе и лишь иногда целуемся (каждый раз дольше предыдущего). В поцелуях много пользы. Например, теперь я умею не дышать чуть дольше минуты, и если когда-нибудь мне придется погрузиться под воду, то я, скорее всего, смогу продержаться до прибытия помощи.

– Только ради безопасности Верусика, – Гордей подмигивает мне, точь-в-точь как его мама пару минут назад дяде, и садится вперед.

Важно надуваю губы и скрещиваю руки на груди, хоть и не могу избавиться от глупой улыбки. Бытует мнение, что только подружки могут называть друг друга уменьшительными именами. Если парень назовет девушку таким образом, то он в глазах окружающих мгновенно станет манерным, голубым или обоими сразу. Но лучше уж Верусик, чем «зайка» или «солнце». Так хотя бы не тошнит от банальности.

Мы едем в сторону трассы. Из-за вскрика Гордея «стой!» Алена резко тормозит, и ремни безопасности врезаются нам в грудь.

– Что такое? – взволнованно спрашивает она.

Дей поворачивается ко мне и с серьезным видом спрашивает:

– Ты взяла их? – Киваю. – Точно не забыла?

Вздохнув, выхожу из машины, открываю багажник и ковыряюсь в рюкзаке. Вытаскиваю фотографии из папки и верчу так, чтобы Гордей видел. Убираю все на место и возвращаюсь на место.

– Поехали, – с явным облегчением говорит Гордей.

– Что это было, детишки?

– Мы подготовили фотографии моих родителей. Хочу на их могилах поставить рамочки, чтобы им не было одиноко.

Мы обмениваемся с Аленой взглядами через зеркало заднего вида. Отворачиваюсь первой и рассматриваю проносящиеся мимо поля кукурузы и подсолнухов. Год назад я ничего не знала об этом месте и не думала, что смирюсь с потерей мамы. Сейчас воспоминания о ней хоть и причиняют боль, но я уже не плачу. Я стараюсь помнить все значимые моменты – плохие и хорошие, – которые связывают меня с ней. И Милу. И нас троих.

В рюкзаке лежит очередной альбом, который я купила для поездки. Хоть мы и недолго пробудем в городе, хочу обойти все места, заглянуть в каждый уголок, где мы с мамой и сестрой когда-либо бывали, и зарисовать их. Жалею, что не сделала этого раньше, погруженная в заботы о сестре. Год для большого города – довольно внушительный срок. А вдруг деревья в парке срубили? Вдруг наш дворик снесли и застроили бездушными высотками? Частично я смогу восстановить их по памяти, но многие детали не вспомню. Если бы только мама чаще делала фотографии…

– Детишки, если хотите где-то остановиться, предупреждайте заранее, хорошо?

Поворачиваю голову и киваю в зеркало заднего вида. Алена, улыбнувшись, переводит взгляд на дорогу. Гордей смотрит на меня через плечо с такой же, как у нее, улыбкой. Показываю ему сердечко из пальцев, отведя руки за кресло Алены. Дей беззастенчиво поигрывает бровями и отворачивается.

– Вечером остановимся в гостинице, – говорит Алена. – Номер возьмем один с двумя кроватями.

– Хорошо. А когда мы будем в городе? – спрашиваю.

– Завтра днем, полагаю. Если ничто не помешает.

* * *

В нашем номере есть балкон, где я сижу весь вечер, делая зарисовки черной и синей ручками. Луна над крышами кажется похожей на кольцевую лампу Гордея, увеличенную раз в сто. Ее свет отбрасывает блики на черепицу соседней крыши, утопающую в прохладе вечера. Ветер поддувает с совершенно неожиданных сторон, отчего по коже бегут мурашки.

– Я принес мороженое, – Дей протягивает мне упаковку с эскимо в шоколадной глазури и орешках.

Он садится на пол балкона и откусывает лакомство, хитро глядя на меня. Опускаю шуршащий фантик на деревянную палочку и держусь за обертку, чтобы мороженое капало внутрь, а не на пальцы.

– Вкусно. Спасибо.

– Что рисуешь?

– Пейзаж.

– А нарисуй нас с тобой.

Задумчиво разглядываю набросок:

– Это будет долго.

– Так у нас полно времени.