И все небо для нас

Внутри свежо, шторы распахнуты, окна широко раскрыты. На подоконниках стоят малочисленные цветы. Кровать застелена разноцветным шерстяным одеялом. По столу разложены карты, схемы и листы бумаги с рукописными заметками.

Осторожно прикасаюсь к ним, разглядывая буквы. Такой же почерк, как на форзаце книги. Поправляю нечаянно тронутый ватман.

– Можешь забрать что-нибудь на память, если хочешь, – предлагает бабушка, доставая из массивного шкафа одежду.

Качаю головой. Все же это не мой дом, я здесь не хозяйка и не могу забрать папины вещи у бабушки. Может, когда-нибудь потом.

Бабушка Люба выходит, а я продолжаю исследовать комнату. Пробегаю взглядом по корешкам в книжном шкафу и замираю. Среди старых советских книг, а также среди относительно новых изданий виднеется пустое место.

Мчусь к рюкзаку, хватаю его и возвращаюсь в комнату. Трясущимися руками расстегиваю молнию, достаю томик «Хоббита» и приставляю к полке, примеряя. Да, это его место!

Ставлю том на полку. Теперь все на своих местах, как и должно быть. От этого горько и радостно одновременно.

– О, это же Толкин, – замечает бабушка, вернувшаяся еще за какой-то вещью. – А я думала-думала, где же он? Решила уж, что книгу навсегда потеряли.

Поддавшись нахлынувшим эмоциям, крепко обнимаю бабушку.

– Папа сделал маме предложение на форзаце этой книги, – говорю. – Посмотри сама, а я подожду снаружи.

Когда выхожу в гостиную, сзади доносится тихое оханье.

– Бабушке нужно еще немного времени.

* * *

Бабушка соглашается объехать с нами все значимые для меня места. Показываю дом и двор, где выросла, парк, где гуляла с мамой, а потом и с сестрой; любимые кафе и школу, вожу по улицам. Мы часами бродим по городу, я зарисовываю скульптуры и памятные места. Пока мы с бабушкой ждем возвращения Алены и Гордея из закусочной в машине, она говорит:

– Хороший мальчик, добрый. Смотрит на тебя как на сокровище. Береги его.

Дверцы открываются и Алена с Деем садятся в автомобиль. Мне остается лишь переглянуться с бабушкой, отвечая ей пылающими щеками.

* * *

Вскоре мы добираемся домой. Я заранее предупредила тетю и дядю о гостье, и они встречают нас с открытыми улыбками и сердцами.

Это лето совсем не такое, как прошлое. Тогда я была одинока, плакала, когда никто не видел, и жалела себя за выпавшую мне участь. Тогда я эгоистично ругала маму за то, что она умерла. Как она посмела оставить меня одну с Милой? Чем она думала?

Это лето другое. Меня окружают любимые люди, которым не все равно, поела ли я, выспалась ли, все ли у меня хорошо. Я помогаю им, а они – мне. Мила, долгое время не выговаривавшая «р», теперь бегает по дому и, когда кто-то просит ее порычать, кричит в ответ дерзкое: «Хр-р-р-ен тебе!»

Наш дом наполнен солнечным светом и смехом. Бабушка Люба помогает тете с теплицами и огородом. Еще она обожает Милу, а сестра любит ее.

В свободное время я готовлю сюрприз для старших родственников. Копию, снятую с альбома с рисунками мамы и папы, высылаю по почте деду Семену и бабушке Томе. Еще одну копию отдам бабушке Любе, когда мы узнаем друг друга поближе. А еще я планирую расписать стены в тату-салоне дяди к его дню рождения.

Одно из моих тайных желаний, которое я еще в детстве спрятала глубоко-глубоко в сердце, наконец сбылось.

Долгое время я желала, чтобы родные меня понимали, потому что семью семьей делает не кровь, а единодушие.

Семья – это нечто большее, чем люди, которые собираются вместе только на праздники.

Семья – это люди, с которыми ты чувствуешь себя дома, где бы ты ни был.

Эпилог

Мы с Гордеем лежим посреди нашего поля. Цветы подсолнухов закрылись с наступлением ночи и теперь ждут первых солнечных лучей, чтобы скорее расправить лепестки и потянуться к небу.

– Постарайся не дергаться, а то рисунок смажется, – говорю, лежа на животе.

Держу запястье Дея и черный маркер с тонким пером. Рядом на земле разбросаны разноцветные маркеры.

– Не могу ничего обещать, – он пытается не поддаваться щекотке и его лицо забавно подергивается.

Хорошенько подумав, я решила, что татуировки – слишком смелое решение. К тому же мои художественные навыки со временем улучшатся. И хоть я бы без сомнений доверилась дяде, мне хочется сделать это самой.

– Ты ведь наградишь меня?

– За что?

– За то, что терплю эту щекотку.

Улыбаюсь, продолжая наносить линии. Очертания подсолнуха прорисовываются на загорелом запястье.

– Можно хотя бы подсмотреть?

– Тс-с, – отрываю перо маркера от кожи и легонько пихаю Дея в бок. – Чем меньше будешь меня отвлекать, тем быстрее я закончу!

Он закатывает глаза и вздыхает. Продолжаю работу. Над нами тысячи звезд. Каждую ночь я пытаюсь повторить небо, но оно преображается, и я начинаю рисунок за рисунком. Несколько альбомов заполнены узорами неба.

Иногда мне становится грустно. От того, что мама не дожила до воссоединения семьи. Жалею, что папа не успел подержать меня на руках, не увидел, как я делаю первые шаги, и не услышал первое слово.

«Там!»