И все небо для нас

Отмечаю привычку незнакомки повторять слова, ее сине-фиолетовый платок и чуть сгорбленную фигуру из-за тяжелого рюкзака. Вскоре мы оказываемся в нужном месте. Его трудно спутать с чем-то другим: ограждений нет, могильные памятники выполнены в одном стиле, дата смерти у всех одна.

С трепетом в груди беру из рук Гордея букет красных гвоздик, вытаскиваю из рюкзака рамку с фотографией и на ватных ногах перехожу от памятника к памятнику. Между ними в щелях разросся мох. Могилы выглядят аккуратно. За ними ухаживают. Наконец глаза выхватывают нужное имя: «Северинов Евгений Осипович». Останавливаюсь напротив и смотрю в его глаза.

На фотографии – то самое изображение, что я принесла в рамке, только увеличенное и обрезанное. Мамы здесь нет. Во рту чувствуется горечь.

– Ты в порядке? – спрашивает Гордей.

Киваю, присаживаюсь на корточки и кладу цветы к подножию памятника. Кто-то оставил пачку конфет «Птичье молоко». Интересно, кто?

Собираюсь поставить рамку.

– Не ожидала снова вас повстречать, – говорит та самая незнакомка в платке с рюкзаком.

Она всматривается в лица Алены, Гордея, а потом встречается взглядом со мной. Она стоит, а я сижу на корточках с рамкой в руках. Ее глаза округляются, и она прикладывает морщинистую ладонь к губам.

– Батюшки, – вырывается у нее. – Да у тебя же Евгеши-ны глазки!

17

Год назад я бы не поверила, что встречу у могилы отца его маму. Бабушка зовет нас в гости. Пока мы едем, никто ничего не говорит. Бабушка рассматривает меня, изредка моргая и промокая подступающие слезы платком.

У нее двухкомнатная квартира с коврами на стенах и полу. Все поверхности чистые, пыли нет, в воздухе витает слабый запах мяты. Мебель стоит старая, но прочная и добротно лакированная.

– Садитесь-садитесь, – расставляя на белую проглаженную скатерть тарелки, щебечет бабушка.

Никто не слушается: все снуют из кухни в гостиную и обратно, помогая хозяйке накрывать на стол. Она разогревает пирожки в микроволновке, и дом наполняется ароматом выпечки и капусты. Чашки для чая белые, фарфоровые. В вазочке на столе лежат конфеты, среди которых «Птичье молоко». Когда мы садимся, беру одну и верчу.

– Евгеша их очень любил, – замечает бабушка, глядя на меня с теплой улыбкой, и грустно вздыхает. – Вот так живешь-живешь – и знать не знаешь, что у тебя есть внучка.

Приподнимаю стул и подсаживаюсь ближе к бабушке. Она накрывает мои руки своими мозолистыми ладонями. Мы переглядываемся, запоминая лица друг друга, и асинхронно улыбаемся. От бабушки веет теплом, родство с ней я чувствую через соприкосновение наших рук. Ей не нужно ничего говорить, как не нужно и мне.

– Можно положить куртку на диван? – спрашиваю.

Из-за неожиданной встречи и сервировки стола я совсем забыла снять джинсовку. Бабушка с энтузиазмом щупает мои плечи и разглядывает их.

– Надо же, у тебя и плечики такие же веснушчатые, как у Евгеши, – она берет мое лицо в ладони и вглядывается в щеки, нос, лоб и глаза. Потом прижимает меня к себе и бережно целует в макушку; поглаживает непослушные волосы, выбивающиеся из косы.

– Родная, я только что поняла, что даже не спросила, как тебя зовут, – дрожащим от волнения голосом говорит бабушка. Потом окидывает взглядом Алену и Дея: – И вас тоже.

Мы по очереди представляемся ей.

– Вера… сильное имя, – она поглаживает меня по плечам. – Может, моя память уже плоха, но я не припоминаю, чтобы Евгеша встречался с Аленой…

– Нет-нет, мы не родственники, – улыбается та. – Я мама Гордея. Мы друзья семьи.

– А твою маму звали, дай угадаю, – бабушка задумчиво перебирает мои пальцы, словно пытается найти в них ответ. – Надя, верно?

– Да.

– Какое забавное совпадение, – смеется бабушка. – А меня Люба зовут.

* * *

Когда приходит время уезжать, мы все чувствуем себя неловко.

– Оставайтесь-оставайтесь на ночь, – предлагает бабушка. – Я вам постелю, каждому найдется место.

– Боюсь, это будет слишком грубое вторжение в вашу жизнь, – извиняющимся тоном говорит Алена. – Разве мы не помешаем вашим родным?

Не только я заметила фоторамки на стене неподалеку от входа. На них папа: младенец, первоклассник, подросток и выпускник старшей школы. Было также фото с его первого дня в университете. На многих снимках рядом с ним стояли или друзья-ровесники, или родители.

– Муж отошел через несколько лет после гибели сына, не смог смириться с горем.

Все эти годы она жила одна… совсем как моя мама. Подхожу к ней и беру под локоть:

– Поехали с нами, бабуль. Мне столько всего нужно тебе рассказать. Познакомлю тебя с дядей и тетей, и братиком. И с младшей сестрой.

Бабушка Люба с тревогой смотрит на меня. Она недолго молчит, словно решая какую-то известную только ей дилемму.

– Дай мне немного времени. Надо собрать вещи.

* * *

Пока бабушка собирается, мы с Гордеем сидим на диване. Алена разглядывает интерьер. Осматриваю комнату и замечаю дверь в комнату, куда бабушка не заходит. Нетерпеливо тереблю края платья.

– Зайди, если хочешь, – говорит бабушка Люба, проходя мимо. – Это комната Евгеши.

Срываюсь с дивана. Берусь за дверную ручку. Вдох-выдох. Захожу.