Какая наивность! На следующий же день, вернувшись, я еще в коридоре был оглушен хоровым припевом к "Призрачным всадникам" Бинга Кросби, неистовавшем на обороте "Беззаботных рук" во всю силу, на какую был способен "Мэрфи".
Я приоткрыл дверь гостиной и заглянул в щелку. "Призрачные всадники" окончились, Рози пухлыми ручонками сняла пластинку, уложила в конверт, потряхивая косичками, промаршировала к шкафчику с пластинками, поставила Бинга Кросби на место и извлекла новую пластинку. На полпути к радиоле я ее перехватил.
– А на этой что? – спросил я.
– "Пряничный человечек", – ответила она.
Я посмотрел на наклейку. Действительно! Но как она узнала? Детских пластинок у меня была уйма и многие выглядели абсолютно одинаково. Тот же цвет, та же группировка слов, а Рози в свои три года читать еще не умела.
Она опытным движением поставила пластинку на круг и запустила ее. Я прослушал "Пряничного человечка" до конца, а Рози выбрала еще одну пластинку.
Я посмотрел через ее плечо.
– А это какая?
– "Петя и волк".
Так оно и оказалось. Мне некуда было торопиться, и около часа Рози продолжала ублажать меня одной пластинкой за другой. Вскоре выяснилось, что из песен Бинга Кросби, чьим верным поклонником я был и остаюсь по сей день, она всем предпочитала "Беззаботные руки".
К исходу часа я пришел к выводу, что пытаться разлучить Рози с "Мэрфи" – бесполезно. Если она не уезжала со мной, то принималась слушать пластинки. Радиола стала ее любимой игрушкой. Но все оказалось к лучшему: ни малейшего вреда моей дорогой покупке она не причинила, зато, сопровождая меня, распевала самые любимые свои песни, не ошибаясь ни в едином слове, ни в единой ноте. И мне искренне нравилось ее пение. А "Беззаботные руки" скоро заняли особое место и в моем сердце.
Дорогу на эту ферму в трех местах преграждали ворота. Едва мы подъехали к первым, как пение оборвалось. Наступил звездный час моей дочурки. Чуть я затормозил, как она спрыгнула на землю, гордо зашагала к воротам и отворила их. Относилась она к этой своей обязанности с величайшей серьезностью, и маленькое личико сосредоточенно хмурилось, пока я благополучно не проехал в проем. Когда она вновь уселась рядом с Сэмом, я погладил ее по коленке.
– Спасибо, радость моя, – сказал я. – Ты мне всегда очень помогаешь.
Она промолчала, но порозовела и надулась важностью. Ведь она знала, что похвалил я ее от души – необходимость самому открывать ворота всегда меня угнетала.
Вторые и третьи ворота мы одолели тем же манером и въехали во двор фермы. Хозяин, мистер Биннс, запер корову в старом коровнике с продольным проходом, упиравшимся в стену.
Заглянув в стойло, я не без дурных предчувствий обнаружил, что моя пациентка принадлежит к галлоуэйской породе: черная масть, косматая челка падает на угрюмые глаза. Перехватив мой взгляд, корова наклонила голову и захлестала хвостом.
– А что, привязать ее вы не могли, мистер Биннс? – спросил я.
Он помотал головой.
– У меня для них места не хватает, и эта почти все время пасется на пустошах.
Оно и видно! Назвать ее домашним животным язык не поворачивался. Я посмотрел на Рози. Обычно я сажал ее в кормушку на сено или на перегородку, чтобы она могла посмотреть, как я работаю. Но галлоуэйская корова была малоподходящим для нее обществом.
– Рози, – сказал я, – тут мне негде тебя посадить. Пойди в конец коридора и подожди там в сторонке.
Мы вошли в стойло, и корова начала приплясывать, явно пытаясь вскарабкаться на стенку. Я был приятно удивлен, когда фермеру удалось набросить на нее веревку. Он попятился в угол.
– А вы сумеете ее удержать? – спросил я с сомнением.
– Уж постараюсь, – пропыхтел мистер Биннс. – А эта штука у нее вон там на спине.
Редкий случай! Большой вскрывшийся абсцесс почти у основания хвоста. А хвост все хлестал и хлестал из стороны в сторону – верный признак дурного норова у быков и коров.
Я осторожно провел пальцами по вздутию, и задняя нога, словно подчиняясь врожденному рефлексу, брыкнула меня, косо скользнув по бедру. Я этого ожидал и продолжал исследование.
– И давно у нее это?
Фермер врыл каблуки в пол и судорожно стиснул веревку.
– Да месяца с два. То прорвется, то опять вздуется. Я всякий раз думал, что уже все, но конца что-то не видать. А причина в чем?
– Не знаю, мистер Биннс. Наверное, она каким-то образом поранилась, и в рану попала инфекция. Ну, а отток тут очень плохой. Мне придется удалить много омертвевшей ткани, иначе заживление вообще не начнется.
Я перегнулся через перегородку.
– Рози, пожалуйста, принеси мне ножницы, вату и бутылку с перекисью.
Крохотная фигурка помчалась к машине и скоро вернулась со всем, что мне требовалось.
– Черт подери! – сказал фермер, с удивлением за ней следивший. – А девчушка хорошо разбирается, что у вас там где.
– О, да, – ответил я с улыбкой. – Не стану утверждать, что она может отыскать в багажнике любую вещь, но то, чем я часто пользуюсь, знает как свои пять пальцев.
Я наклонился через перегородку, Рози вручила мне ножницы, вату и бутылку, а потом послушно отошла в дальний конец прохода.