И все-таки она хорошая!

Но от первоначального, последовательного плана пришлось не раз отступить. Ф. Е. Корш, участник комиссии, блестящий ученый-языковед, сторонник решительного облегчения русского письма, говорил, что положение подкомиссии можно обрисовать пословицей: и хочется, и колется, и маменька не велит… Маменька, и правда, не велела. Когда предложения ученых были вполне обдуманы и готовы, президент Академии великий князь Константин приказал все положить под сукно: верхи царской России сочли «орфографическую смуту» нежелательной.

Только после Великой Октябрьской социалистической революции труд Фортунатова, Шахматова и их помощников получил признание и стал всеобщим орфографическим законом.

До введения этого закона орфография у нас была традиционной — но сквозь традиционность пробивался, еле брезжил фонемный принцип письма. А после введения нового правописания, у нас письмо фонемное — но с некоторыми, не всегда обоснованными остатками традиционности.

Иногда эти остатки стихийно уничтожаются. Практика письма постепенно заставляет их отменять. Например, писали: пловучий. Фонема в корне — А; вовсе не О; это видно по словам плавать, вплавь (где гласная фонема — под ударением, в своем основном виде). Она проявилась и при образовании сокращенных слов: Плавсредства (во время войны было такое учреждение в Ленинграде), плавдок, плавсостав. Конечно, Плавсредства, а не Пловсредства: это ясно каждому, говорящему по-русски. Затем стали писать и плавучий; это было узаконено. Фонематическое письмо здесь пробило себе путь, одолело традиционное написание корня.

Еще одна традиционная окаменелость: гарь, загар — но загореть, горелый. Это прямой вызов фонематическому принципу: под ударением в корне всегда а, без ударения пишем всегда о. Фонема-то А! Но вот что важно: в новых словах, которые появляются в наши дни, пишется уже а (в этом именно корне), например: выгарки.

Эта страница из книги Бодуэна де Куртене «Об отношении русского письма к русскому языку». Новаторская книга Бодуэна по-новому поставила многие вопросы теории письма. И напечатана она с некоторыми новшествами. Читателям резало глаз, например, что нет еров в конце слов. (А вы бы, читатель, и не заметили их отсутствия, если бы я не обратил на это вашего внимания)

Да, нефонемные написания в нашем письме еще остались. Но основа заложена прочная: во всех основных чертах письмо наше фонемно. Помните пример традиционного письма? Там я отметил 144 традиционных написания. А если тот же текст переписать современной орфографией и посчитать, сколько сейчас в нем традиционных написаний, окажется — мало, очень мало. Всего только два (выучишь, великого)

Глава 5. Что можно улучшить?

«Орфографическая тайна»

Начиная свою деятельность, врачи обязуются хранить врачебную тайну. О болезни не все надо знать и самому больному, и его родным, знакомым, соседям.

Создается впечатление, что есть и орфографическая тайна. Строго хранят ее специалисты по теории письма. Не принято рассказывать непосвященным, в чем недостатки нашей орфографии.

И это понятно. Не все люди, пользующиеся орфографией, одинаково хороши. Встречаются отчаянные скандалисты. Не так давно вышла книга одного крупного специалиста по русскому письму. Предназначалась она для сравнительно узкого круга лиц; в ней обсуждались положительные и теневые стороны нашего письма. И редакции газет сразу же стали получать письма разгневанных читателей: профессор такой-то колеблет устои нашей орфографии! Рассуждает, как можно было бы писать некоторые слова! И это вместо того, чтобы укреплять ее, упрочивать…

Ну, попробуйте растолковать этим лицам, что стремиться улучшить правописание не значит его расшатывать.

Есть и другая причина, почему орфографисты не считают нужным выносить свои суждения на общий суд. И так-то мало ценят наше письмо, не замечают, не хотят замечать его больших достоинств, а тут еще подлипать масла в огонь. (В орнаментально-восточном стиле можно было бы сказать: подливать масла порицания в огонь недоброжелательства.) Каждый окажется не прочь посудачить о пашем правописании, дан только повод… И чем меньше знаком человек с теорией письма, тем с большей напористостью отстаивает он свои «деловые предложения» об «улучшении» орфографии.

Каждый, кто живот в многоэтажном доме, пользуется лифтом, знает, что это такое. Но если надо исправить лифт, зовут мастеров. Никто не кричит: «Подумаешь — мастер! Что я, сам что ли не знаю? Ткнул пальцем в кнопку и поехал! Вот и вся премудрость…» И хорошо, что не кричат, а ждут мастера.