И всех их создал Бог

Ну и конечно — неоспоримая любовь к ближним. Когда краснолицый клиент с явным облегчением покинул пыточное кресло, Джош запорхал вокруг, орудуя щеткой, похлопывая его по спине и весело щебеча. Сразу стало ясно, что он не просто подстригал волосы этого человека, но и наслаждался его обществом.

Рядом с дюжим фермером Джош выглядел совсем уж фитюлькой, и я в который раз задался вопросом, как он умудряется вмещать эти галлоны пива.

Впрочем, иностранцы издавна поражались способности англичан поглощать эль в невероятных количествах. Даже теперь, прожив в Йоркшире сорок лет, я не могу с ними состязаться. Возможно, виной юность, проведенная в Глазго, но после двух-трех пинт мне становится скверно. И совсем уж замечательно то, что за все эти годы мне как будто не довелось увидеть ни единого йоркширца пьяным по-настоящему. По мере того как в их глотки низвергаются все новые и новые пивные каскады, они утрачивают природную замкнутость, становятся благодушно-веселыми, но крайне редко начинают говорить или делать глупости.

Тот же Джош. Каждый будний вечер он выпивал примерно по восемь пинт, а в субботу так от десяти до четырнадцати, однако по его внешнему виду вы об этом ни за что не догадались бы. Да, профессиональную сноровку он несколько утрачивал — но и только.

Он повернулся ко мне.

— Рад вас видеть, мистер Хэрриот, — сказал он и подвел меня к креслу, согревая улыбкой и ласковым взглядом таинственно-глубоких глаз. — Как вы поживаете? Надеюсь, хорошо?

— Не жалуюсь, мистер Андерсон, благодарю вас. А вы как поживаете?

— Отлично, сэр, отлично. — Он принялся укутывать меня простыней и весело засмеялся, когда мой бигль деловито нырнул под ее складки.

— A-а! Сэм! Как всегда на посту, а? — Джош нагнулся и погладил шелковистые уши. — Черт побери, мистер Хэрриот, вот уж верный друг, так верный друг. Глаз с вас не спускает.

— Не спорю, — ответил я. — Да и мне нравится брать его с собой всюду, куда можно. — Я извернулся в кресле. — Да, кстати, вроде бы я на днях видел вас с собакой?

Джош опустил поднятые было ножницы.

— Видели, а как же! Бездомная собаченция — я ее в Йорке подобрал, в «Приюте для кошек и собак». Теперь, когда все наши дети оперились и повылетали из гнезда, нам с хозяйкой захотелось обзавестись собачкой, и очень она нам пришлась. Таких поискать, уж поверьте мне.

— А какой она породы?

— Бог ее знает. Дворняжка, не иначе. Родословной к ней не приложено, только я ее ни за какие деньги не продам.

Прежде чем я успел ответить, Джош поднял ладонь и сказал:

— Погодите минутку, я ее вам покажу.

Квартира его помещалась над мастерской. По лестнице вверх-вниз протопали шаги, и Джош появился снова с небольшой собакой на руках.

— Ну как она вам, мистер Хэрриот? Что вы о ней скажете?

И он опустил собаку на пол, чтобы я мог ее рассмотреть получше.

Я поглядел на собачку. Светло-серая, шерсть очень длинная, курчавая. С первого взгляда ее можно было принять за миниатюрную овцу уэнслидейлской породы. Родословная ее явно содержала немало темных тайн, но улыбающаяся пасть и колышущийся хвост свидетельствовали о солнечном характере.

— Миляга, — сказал я. — По-моему, вы сделали отличный выбор.

— Вот и нам так кажется.

Джош нагнулся и погладил собачку. Я заметил, что он зажимает длинные волосы между большим и указательным пальцами и мягко потирает их. Странно! Но тут же я сообразил, что точно так же он поступает с волосами своих двуногих клиентов.

— А назвали мы ее Венерой, — добавил он.

— Венерой?

— Ну да. Она же такая красивая! — объяснил он с полной серьезностью.

— А-а! — сказал я. — Понимаю, понимаю.

Джош вымыл руки, взял ножницы, зажал в пальцах прядь моих волос и мягко потер их.

Я не понял, зачем он это делает, но мне было не до размышлений. Я весь подобрался. Впрочем, ножницы особых мук не причиняли — ничего, кроме неприятного подергивания, когда тупые лезвия сходились. Но когда Джош взял машинку, я вцепился в ручки кресла, словно оно было зубоврачебным. Пока он ерзал ею у меня по шее, терпеть еще можно было — до заключительного движения кистью, выдиравшего последний клок. В зеркале я видел свое отчаянно гримасничающее лицо, а раза два у меня вырывались непроизвольные стоны, но Джош словно ничего не замечал.

Впрочем, сколько раз в течение стольких лет сидел я тут, ожидая своей очереди, и слушал оханье страдальца в кресле, и не было случая, чтобы Джош хотя бы бровью повел!

Дело в том, что при всей скромности и кротости своей натуры он считал себя талантливым парикмахером. Вот и теперь, когда он в заключение принялся расчесывать мои волосы, в глазах его светилась высокая гордость. Наклонив голову набок, он проводил гребенкой то тут, то там, медленно обходил кресло, оглядывал меня со всех сторон и щелкал ножницами, чтобы добиться окончательной симметрии. Но вот он поднял ручное зеркальце, позволяя мне полюбоваться собой как следует.

— Все в порядке, мистер Хэрриот? — осведомился он с тем тихим удовлетворением, которое дарит отлично выполненная работа.