— Сколько угодно. Вся поездка заняла семнадцать суток, и у меня освободились полные два дня. Коров мы выгрузили сразу же, а дальше я мог распоряжаться собой как хотел. Экспортная компания обеспечила мне номер в первоклассном отеле — потрясающий номер, изысканнейшая кухня, — говорю же вам, это была сказка! Недаром существует присловье — «жить, как султан».
— И вам еще за это платили?
— Естественно. Как будут платить и вам.
— Вы серьезно? Я правда могу поехать?
— Ну конечно, Джим. — Джон улыбнулся. — В августе туда отправляют еще одну партию джерсеек, так я запишу вас.
Я потер руки:
— Чудесно! Но как же вы? Не хотите поехать еще раз?
— Хочу, конечно. Но так часто оставлять практику все-таки нельзя. Если вы откажетесь, мне придется просить кого-нибудь другого.
Так началось еще одно приключение, прервавшее привычное течение будней. Теперь, когда я ехал на вызов, зеленые вершины и заросшие папоротником склоны за ветровым стеклом вдруг смешивались в моем воображении с разными экзотическими видами. Меня всегда манили новые места, и, как я уже говорил, в моих жилах течет кровь мореходов. Я словно ощущал соленую свежесть открытого моря, которая пьянила меня, когда я плавал в Клайпеду, но только на этот раз мне было обещано яркое солнце и зеркальное море, а в заключение — один из самых романтичных городов мира.
Как и поклялся Джон, в начале августа мне позвонил мистер Костейн, представитель экспортной компании.
— Буду ждать вас в два часа в четверг, восьмого, у нас в конторе, — сказал он. — И отвезу вас в Гатуик.
— В Гатуик?
— Ну да. Самолет вылетает в восемь вечера.
— Самолет! Я думал, мы едем морем.
Мистер Костейн весело расхохотался:
— Нет, нет, нет! Почему вы так решили?
— Но ведь Джон Крукс плавал туда.
— Ах да! Действительно, Джону пришлось сопровождать груз морем, вот почему он и решил, что это всегда так. Но полет вам, конечно, доставит большое удовольствие, а к тому же вы все провернете гораздо быстрее. Меньше чем за четверо суток.
— Понимаю, — сказал я. Не хотел я ничего проворачивать быстрее! Я же так предвкушал семнадцать безмятежных, неторопливых дней! Ну да ничего. И это тоже по-своему очень интересно.
— Хорошо, — сказал я вслух. — До четверга.
В среду вечером я упаковал тот же чемоданчик, который брал с собой в Клайпеду. Антибиотики, кальций, стероиды, бинты, шовный материал… Но я от души надеялся, что ничего этого мне не понадобится. А уж тем более — приютившийся в углу пистолет для безболезненного убоя животных.
Поезд мчал меня в Лондон, и я начинал все больше радоваться предстоящей поездке. Конечно, жаль, что не морем, и из-за трех суток не стоит заводить дневника. Запишу все потом. Однако летать мне нравится, и будет интересно понаблюдать, как переносят полет коровы. По дороге в Клайпеду я узнал очень много о том, как ведут себя животные во время морских перевозок, а теперь выясню, как чувствуют себя коровы на борту грузового самолета. Тут меня неприятно кольнуло: мне вспомнилась история о ветеринаре, который летел в Америку со скаковыми лошадьми, а одна вдруг обезумела и копытом пробила дыру в фюзеляже… Да что это я! Никакая джерсейская корова на такое не способна.
Утешала меня и мысль, что на этот раз я захватил с собой фотоаппарат. Ах какие снимки привезу я домой!
Мистер Костейн был весьма мил и любезен. В Гатуик мы приехали поездом, и в нескольких сотнях шагов от себя я увидел на летном поле свой самолет. Сверкающий на солнце, красно-бело-серебристый, он выглядел великолепно.
— Черт! Какой же он огромный! — ахнул я.
Мистер Костейн кивнул.
— Да. Это ведь «глобмастер», и, насколько мне известно, в настоящее время он самый большой самолет в мире.
Не знаю, так ли это, но, во всяком случае, «глобмастер» по мере приближения к нему становился все больше — и все менее великолепным. При ближайшем рассмотрении краска отнюдь не сияла свежестью, и вообще от могучей машины, казалось, исходило ощущение какого-то одряхления. Возможно, потому, что гигантские шины были изношены до гладкости, а кое-где и протерты. Короче говоря, попробуй кто-нибудь прокатиться на автомобиле с такими протекторами, у него мигом отберут права, не говоря уж о штрафе…
Моторов с пропеллерами было четыре, а по фюзеляжу тянулись огромные красные буквы, слагаясь в название «Геракл».
Я забрался внутрь, и ощущение дряхлости, долгой, трудно прожитой жизни стало еще сильней. Черная краска на приборной доске заметно облезла, и там, и на рычагах управления поблескивал металл, словно в прорехах рубища. Из-под кожи сидений выпирали пружины, а за занавеской пряталась сантехника самого примитивного типа. Да, это был глубокий старик.
Я с некоторым удивлением оглядел огромное пустое брюхо машины, и тут в двери возникла голова мистера Костейна.
— Колоссально, а? Начинал он в войну как транспортный самолет.
Я молча кивнул. Давненько это было.