Уже сделали выбор и вызывали официантку, а Леся еще не вернулась. Вторая капля – немного тревоги.
К светящейся цифре добавился еще и звоночек. А Леська застряла там, в дамской комнате.
Еще чуть-чуть и будут неприятности у всей смены… А Леська всё не идет, поганка! Тревога и паника!
– Саша, почему ты здесь? Клиенты с твоего столика ждут! – голос хозяина Тян Ши не был ласковым. Сухопарый старик с жидкой бородкой, как показывают в китайских фильмах про кунг-фу, смотрел сурово. – Иди-иди! – одним взмахом руки он развеял все Сашины надежды на спокойный вечер. И бородка его сейчас девушке напомнила одно деревенское животное. Но пришлось подчиниться: Тян Ши был крут с персоналом, если было за что наказывать, но премии выплачивал щедрые и регулярно. А сегодня как раз должны были раздавать красные конвертики. Паника-паника-паника! Предел! Лишь бы не «поплыть», не провалиться в зыбкий кисель, где не помнишь, что было, а потом как в детстве расхлебывать последствия: «Мама, я плохо поступила? Нельзя так делать?!» А мама не обвиняет, поджимает губы, не отвечает. Прячет глаза, отворачивает лицо… Крепко держит в руках любимую чайную пару с розами. И на выходных в доме появляется новый набор посуды. Стыдобища. После очередного такого «поплыва» всю посуду дома взрослые сменили на эмалированную. Он дольше всех прослужил, этот набор с детсадовскими мишками. Окна также часто менять не могли и сколы на углах оставались года-два, пока не вошли в моду тройные стеклопакеты и мама тогда наскребла денег на замену окон.
А как всё хорошо начиналось! И сданная на повышенную стипендию сессия, и объявленная уже премия на работе, и фамилия в списках прошедших первый отборочный тур на заграничную стажировку. И если бы не эти собачьи царапины на лице! Но Саша поклонилась, как требовал рабочий этикет в «Серебряной луне» и пошла, вся заледенев внутри. Насмешки и сплетни обеспечены…
Леська, устыдившись приступа своей «медвежьей болезни» днем, весь вечер даже немножко заискивала. Но даже если к этому добавить премию от Тян Ши, не хватит, чтобы успокоиться после ехидства и замечаний по поводу расцарапанного лица, торчащих скул, раскосых глаз и полного отсутствия груди в девятнадцать Сашиных лет.
Вот и пора бы уже привыкнуть к свой азиатской внешности – она же с тобой с рождения, а всё же больно! И в школе было больно, и сейчас. Никто не называл Сашу Кислицкую «фарфоровой куколкой» или «китайской феей». Почему-то предпочитали совсем другие эпитеты всё детство. «Якудза» и «китаёза» – самые милые из них. «Интернатница-задница» – еще тоже безобидное. Хотя она совсем, совсем не помнила своей жизни до Некрасовки, до домика с белыми ставням и забором из зеленого штакетника по улице Орловской, 13. И в садик Саша ходила оттуда, и в школу, и в институт потом уехала оттуда же поступать.
И плакала очень в садике, когда вдруг поняла, что ей не достались ни мамины синие глаза, ни папины серые. «У тебя – черные, вот держи карандаш. Исправь свою картинку, – велела девочке воспитательница на занятиях по рисованию. – Художник должен рисовать правду!»
Саша ревела от обиды и даже рисунок, отобранный на областную выставку, и коробка конфет как приз за него – не утешили до конца. Она не такая как все вокруг, не такая, как мама и папа. Не родная, как она потом тихо поняла. Самого разговора она тоже не помнила.
Приемные родители не знали, как девочку утешить. Говорили только: «Давай сдачи!» Но попробуй тут врезать кодле матерящихся сельских мальчишек, когда ты одна… И вот-вот случится что-то, но к счастью, в последний момент всегда появлялся кто-то из взрослых и ничего не случалось действительно плохого. И всегда удавалось увернуться от комков грязи в спину.
Стала старше, вроде полегчало, или односельчане попривыкли. А в городе, куда уехала учиться, думала, что тут-то всем будет всё равно, а подковырки опять начались. Но гнобили уже за интеллект. Мало кто на ее факультете охотоведения принес из школы в аттестате оценки выше тройки, а у нее – серебряная медаль.
Сначала Саша думала, что это просто трудности адаптации, но оброненные в ее присутствии фразы типа «Даже косоглазым ясно, а ты тупишь! Дай ему на лапу!» были словно удар в спину. А наотмашь било тут же произнесенное в лицо типа приветливое: «Привет, анимэ!» Мама учила ее не обращать внимания на колкости – «С чего ты взяла, что это они про тебя?!» – но гордого молчания не получалось. А кротость местные не оценили.
Даже мода на К-рор не помогла. Потому что надо к азиатской внешности еще и умение нести себя, как звезду, и шмоток модненьких, а не тихого нрава и нецелованности.
В общежитии Саша жить не смогла, стала работать и снимала времянку у подслеповатой старухи Михалны в частном секторе. Повышенная стипендия, зарплата официантки и папа с мамой кое-что подкидывали из продуктов. Если не шиковать и готовить самой – прожить можно. Закрыть дверь ото всех и прожить, не глядя в зеркало.