…И всяческая суета

Странная это была встреча, если вдуматься. Потому что десяток лет назад, когда Доля действительно был в розыске, это ведь именно лейтенант Синичкин остановил его пулей. А самого лейтенанта убил один из Долиных подельников, тоже скрывавшийся. Но сейчас ни тот, ни другой этого не знали: для каждого из восстановленных Земляниным жизнь продолжалась с того часа, к которому относилась запись, и ничего из более поздних событий своей первой жизни они не помнили. Иначе трудно сказать, такой ли бы мирной оказалась их нечаянная встреча.

Они вышли в переулок; по счастью, мимо проезжала патрульная машина, без помех подбросившая их к отделению, где Синичкин доставил задержанного к дежурному для проведения формальностей. Долю посадили до выяснения в камеру; он не сопротивлялся, попросил только, чтобы как только появится капитан Тригорьев, ему доложили о том, что произошло. Синичкин же остался в дежурке, с удовольствием оглядывая привычные ее стены.

— А ты откуда, лейтенант? — спросил дежурный. — Из какого отделения?

Синичкин глянул на дежурного так, словно тот был голым.

— Как это — откуда? Отсюда, ясно. Из этого отделения. Ты что, первый день служишь? — И нахмурился. — Или шутишь?

Теперь в свою очередь нахмурился дежурный.

— Может, это вы шутите? Попрошу предъявить удостоверение личности.

Лейтенант Синичкин пошарил по карманам и убедился, что никаких документов с собой не имеет.

— Дома забыл, что ли? — поднял он брови. — Погоди, сейчас позвоню…

И набрал номер.

— Нина? Слушай, посмотри в гражданском костюме, я, наверное, там удостоверение забыл… В моем, в каком же еще? Как это — кто я? Да вроде с утра был твоим мужем… Что? Ты что, выпила? Что? Что??

После этого он несколько минут слушал; сначала недоуменно крутил головой, пытался вставить словечко, потом лишь бледнел с каждой минутой все больше. Наконец опустил трубку на аппарат и посмотрел на дежурного пустыми глазами. Потом стремительно бросился к столу. Глянул на календарь. Закрыл глаза. Открыл и снова уставился на дежурного.

— Что же это такое, старший лейтенант?

Дежурному все уже стало ясно: кооператив находился на территории этого отделения, так что…

— Присядь, лейтенант, — сказал он, — приди в себя. Твоя как фамилия? А-а, слышал… Да слушай, твой портрет ведь у нас висит, наверху… То-то мне показалось, что знакомый… Погоди, поговорим, я только этого мужика отпущу. Не имеешь ты права задерживать. Извини, конечно, но надо, чтобы по закону.

Синичкин махнул рукой. Ему сейчас все равно было.

Скрежетнул ключ, и через минуту Доля остановился перед бывшим лейтенантом.

— Ладно, — примирительно сказал Амелехин, — я не в обиде. Мало ли что бывает. Ты куда сейчас: домой?

Синичкин посмотрел на него и опустил глаза.

— Нет у меня дома, — пробормотал он хмуро. — Ничего нет…

— Тогда давай ко мне. Посидим, подумаем, у меня и переночевать можно, пока не устроишься, раскладушку на кухне поставим.

— Устроюсь? Куда я — без документов?

— Ну, это дело наживное, был бы человек… Пошли, пошли. Не бойся, я теперь человек с правами. И тебе помогу. И работу найдем. А сперва — посидим, потолкуем, может, выпьем по маленькой, отметим твое возвращение с того света…

Синичкин вздохнул. Очень не хотелось принимать помощь от преступника — хотя бы и бывшего. Но дежурный не возразил, понимая, что лейтенанту сейчас деваться вовсе некуда. И восстановленный в жизни оперуполномоченный встал. Тряхнул головой.

— Ладно, пошли, — сказал он.

— Вот сейчас скомандую тебе «Руки за спину!» — пошутил Доля у выхода. — Ну-ну, не обижайся. Та жизнь прошла, надо к новой приноравливаться.

И дверь отделения милиции затворилась, выпустив их на волю.

15

Ну, наконец-то кончился этот день — напряженный, утомительный. А вместе с ним завершился и наш возврат к событиям недавнего прошлого. Окунемся же снова в настоящее с его очередями, толпами, демонстрациями, раскурочиванием чужих машин и со многим другим, что временами омрачает нашу и без того уже не текущую млеком и медом жизнь.

Кстати, о раскурочивании: любитель ревизий и других решительных действий товарищ Безмыльцев, исполнив траурный танец перед трупом своей незадешево купленной шведки, не стал ни искать свидетелей, чтобы потом допросить их в своей машине, записывая разговор на скрытый магнитофон, чтобы потом использовать запись как компромат — потому не стал, наверное, что допрашивать оказалось негде, — ни пристраиваться к какой-нибудь команде, создающейся, чтобы доставить кому-нибудь неприятности, учинить пакость, что вообще-то любил. Нет, он пошел по самому прямому пути, то есть набрал номер, чтобы пожаловаться и попросить защиты.

По странному совпадению, номер этот оказался тем самым, что был дан Федору Петровичу на случай нужды, так что оказался у телефона именно товарищ Халимов. Безмыльцев немедля принес устную жалобу и потребовал наказания виновных. В ответ он после краткой паузы услышал: