И вспыхнет пламя

Метель утихает только спустя два дня, оставив после себя заносы выше моей головы. Еще через день расчищают дорогу между городской площадью и Деревней победителей. Я помогаю маме ухаживать за Гейлом, то и дело прикладываю к щеке компресс и на всякий случай силюсь припомнить подробности мятежа в Дистрикте номер восемь. Опухоль исчезает. Рубец еще ноет, и вокруг левого глаза – страшный синяк, однако при первой возможности я звоню Питу, чтобы пригласить его на прогулку в город.

Растолкав Хеймитча, тащим его с собой. Он ворчит и сопротивляется, но скорее для порядка. Нам всем нужно обсудить последние события, и Деревня победителей – самое неподходящее место для таких разговоров. Мы даже не раскрываем ртов, пока она не скрывается из вида. Я смотрю на десятифутовые белые стены, обрамляющие узкую расчищенную дорожку, и думаю о том, что им ничего не стоит рухнуть на нас.

Первым прерывает молчание Хеймитч.

– Итак, мы решили бежать навстречу неизвестности? – обращается он ко мне.

– Нет, – отзываюсь я. – Уже нет.

– Все же нашла в своем замысле кое-какие изъяны, солнышко? Может, есть новый план?

– Нужно поднять восстание, – выпаливаю я.

Ментор хохочет. Ладно бы хоть со злостью, но нет, он просто не воспринимает меня всерьез.

– А мне нужно срочно выпить. Расскажете потом, как все получилось, хорошо?

– Ты-то что предлагаешь? – огрызаюсь я.

– Мое дело маленькое – проследить, чтобы свадьба прошла без сучка без задоринки, – говорит Хеймитч. – Я сделал звонок и, не вдаваясь в подробности, перенес фотосессию.

– У тебя телефона нет, – напоминаю я.

– Благодаря Эффи уже есть. Представляешь, она даже предложила мне стать посаженым отцом невесты. Я сказал: чем скорее, тем лучше.

– Хеймитч! – жалобно вскрикиваю я.

– Китнисс! – передразнивает он. – У тебя ничего не выйдет.

Мы умолкаем, пропуская людей с лопатами. Может, они уберут эти жуткие снежные стены вокруг деревни? Но вот и площадь. Выходим – и замираем будто вкопанные.

«Все равно ничего не случится во время пурги», – решили мы с Питом. И, как оказалось, жестоко ошиблись. Площадь невозможно узнать. С крыши Дома правосудия свисает огромный плакат с изображением государственного герба Панема. Миротворцы в девственно-белых мундирах маршируют по чисто выметенной мостовой.

Многие расположились на крышах, устанавливают пулеметные гнезда. Однако страшнее всего новые сооружения посередине площади. Огороженный частоколом позорный столб для избиений плетью и виселица.

– Быстро же работает этот Тред, – замечает Хеймитч.

В нескольких улицах от нас к небу взметается пламя. Мы не произносим ни слова, и так все ясно. Гореть может лишь... Перед моими глазами встают лица Риппер, Сальной Сэй и всех остальных друзей, которые только и выживали за счет Котла.

– Надеюсь, там сейчас никого не...

Я не могу закончить фразу.

– Да нет, – отвечает Хеймитч. – Этим людям хватило ума убраться подобру-поздорову. Будь ты немного постарше, тебе бы тоже хватило. Ладно, пойду загляну в аптеку за денатуратом.

Ментор неровным шагом бредет через площадь, а я, не понимая, поворачиваюсь к Питу.

– Зачем нужен... - Тут до меня доходит. – Мы не дадим ему это пить. Хеймитч убьет себя или, по крайней мере, ослепнет. У нас дома отложено несколько бутылок белого.

– У меня тоже. Надеюсь, это поможет ему продержаться, покуда Риппер придумает, как вернуться к своему делу, – произносит Пит. – Ну мне надо навестить родных.

– А мне – Хейзел.

Если честно, я беспокоюсь. Думала, что она постучится в дверь, как только расчистят снег, но до сих пор от мамы Гейла ни слуху ни духу

– Давай провожу, – предлагает Пит. – А в пекарню зайду на обратной дороге.

– Спасибо.

Страшно подумать, что меня там ожидает. Улицы почти пустынны. На первый взгляд, ничего удивительного: в это время дня взрослые обычно работают в шахтах, а дети учатся в школе. Но не сегодня. Из приоткрытых дверей и щелей между ставнями за нами следят чьи-то глаза.

«Восстание! – проносится у меня в голове. - Надо же быть такой дурой!» В нашем замысле с самого начала зияла серьезная брешь, которой ни я, ни Гейл не заметили. Восстать – означает нарушить закон, пойти против власти. Мы с родными людьми занимаемся этим всю жизнь – браконьерствуем, торгуем на черном рынке, высмеиваем капитолийцев, когда остаемся наедине в лесах; но для большинства обитателей Дистрикта номер двенадцать наведаться в Котел за покупками – уже опасная авантюра. И мы ожидали, что эти люди выйдут на площадь с кирпичами и факелами? Да при виде меня и Пита они оттаскивают детей от окон и плотно задергивают занавески.

Хейзел у себя дома, ухаживает за Пози. У малышки явные признаки кори.

– Я не могла ее бросить, – объясняет мать Гейла. – Сын-то в надежных руках…

– Разумеется, – говорю я. – Ему гораздо лучше. Мама сказала, через пару недель он вернется в шахты.

– Можно не торопиться, – вздыхает Хейзел. – По слухам, рудники закрыли вплоть до особого распоряжения.

Она бросает тревожный взгляд на пустое корыто для стирки, и я уточняю:

– Ты тоже не работаешь?

– Я бы рада, – произносит она. – Людям страшно ко мне обращаться.