И замок в придачу... Попасть и не пропасть (СИ)

Я зависла, только сейчас сообразив, что не мешало бы нашему новому спутнику тоже дать имя. И пока я размышляла, оно появилось в голове само собой:

— Санар.

— Красивое какое имя, — восхитился малыш и вдруг воскликнул: — Ой, тетенька, смотри, ему нравится.

И действительно. По шерсти пса побежали голубые искорки, впитываясь в тело зверя. Сам он оскалился, будто улыбался. Встрепенулся. А в следующее мгновение бросился к воде. И тут же следом за ним прямо в одежде мальчишка тоже кинулся в речку. Будь моя воля, я поступила бы так же.

Но пришлось только плескать в себя прохладной водичкой и получать удовольствие. Когда Данька и пес накупались, мы вернулись на стоянку, где тот сходу поведал, что ему дали новое имя. Кучер широко улыбнулся. А до меня дошло. Подойдя ближе, спросила:

— А вас как звать-величать? А то ведь до сих пор я не знаю, как к вам обращаться.

— Ты, хозяюшка, не мудрствуй лукаво, негоже мне выкать. А имя тож можешь выбрать сама. Теперича я твой слуга, значицца и имя должна придумать такойное, шоб тебе самой нравилося.

Я смотрела на него, а на ум шло только одно имя, другие на его образ даже не ложились. Ну что ж, раз так, то быть ему…

— Дядька Кузьма.

Тот аж крякнул да довольно так. Улыбка во все зубы, глаза сияют, сам аж подобрался весь. Удивило другое. Его охватило сияние, на миг скрыв от наших глаз. А стоило свету опасть, как я невольно выдохнула. От неказистого мужичка ни следа не осталось. Одежда приличная, добротная, сам ухоженный, помолодевший лет на тридцать. Сейчас передо мной предстал мужчина в самом расцвете сил лет сорока. И внешне привлекательный, и в глазах хитринка. У меня непроизвольно вырвалось:

— Вы хомовух? — сперва спросила, потом до меня дошло: я действовала на уровне интуиции. Именно она подсказала, кто передо мной.

— Догадалась, девочка, я ведь сразу понял, шо шибко вумненькая ты.

Вопросы так и рвались у меня с языка, но я приберегла их до того момента, когда их станет уместно задавать. И такой момент настал во время ужина. Мы расположились в беседке, разложив на столе снедь. Пришлось открыть вторую корзинку. Еда все еще была теплой. Вот тут-то Кузьма и дал отмашку:

— Спрашивай ужо, бачу, как тебя распирает.

— Дядька Кузьма, а отец знал, кто ты?

— А то ж! Я его с самого евоного рождения нянчил. Так и подружилися. Жили душа в душу, потом и ты родилася, я и тебя помогал растить. Но ты меня бачить не могла, потому как спала твоя силушка. А як пришла в дом ведьма поганая, так и стало мне худо зосем. Эта змеюка все норовила силу мою испить, шоб самой напитаться. Я и перекрыл ей доступ-то. Стареть я начал быстро, а шоб ты меня бачить могла, пришлось даже прикинуться человеком, або ж без меня пропала б ты. Ох и злилася ведьма подколодная, заклятья свои шептала, шоб, значицца, хомовуха проявить. Я, глядючи на ейные потуги, тольки хихикал, бо не узрела она во мне ту самую нечисть, якую бачить хотела.

— А я думала домо… Хомовухи хорошо к ведьмам относятся, — предположила, вспоминая наши сказки. На это дядька скривился и решительно мотнул головой.

— Не, не любим мы энтих поганок, злые они, тольки вред несуть дому. Так и в твоём произошло. Свела эта погать батюшку твоного. И за тебя ужо взялася.

— А зачем она сказала моему мужу, что я приемыш? — этот вопрос не давал мне покоя.

— Дык а як жешь? Скажи она, шо ты аристократка, хтоб ему позволил неволить тебя замужеством? По первой бы завещание стребовали, потым бы разбираться стали. А так сиротку без роду и племени можно и продать тому, кто шибко нуждался. Но не в тебе самой, а тольки в венчании. Ему потребна была супружница, шоб не лезла в евоную жизню. Сжить со свету тебя было решено. И нихто б не опечалился. А вдовые-то могуть лет десять апосля не думать про женитьбу, да и в другую Империю путь им открыт, еще и благов каких получуть.

— Хм, теперь понятно, отчего мне так легко досталась дарственная со всеми землями. И даже приписка мелким шрифтом звучит, как издевка.

— Шо за приписка? — проявила любопытство Ванка. Я и рассказала.

— Отож злыдня, — крякнул недовольно дядька Кузьма, явно имея в виду моего супруга. — Он бы всяко в выигрыше б оказался.

— Не дождется. И живой останусь, и геранство приведу к процветанию, уж в этом я постараюсь, будет еще локти кусать от досады.

— То правильно, девонька, тут ты молодчина, горжусь я тобой. А мы сподмегем обязательно, — пообещал хомовух. И я сразу поверила его словам.

— Если супруг собирался сжить меня со свету, зачем он оплачивал мой постой на постоялом дворе? — еще один вопрос не давал мне покоя, потому как от него так и несло противоречием. Ох, какая хитрая усмешка стала у хомовухи.

— Дык нихто и не платил.

— Э? Это как? Но сам же хозяин подтвердил оплату.

Что-то я совсем ничего не понимаю. Или у меня произошел заворот мозга, или у нас разговор как у слепого с глухим. Я ведь сама прекрасно слышала, как Кузьма сообщал об оплаченной комнате и тот неприятный тип с ним согласился. А выходит… Ничего не выходит.